Просто осел припрыгивает, всадник подскакивает на нем, а хозяин покалывает его остроконечной палкой. Бедное животное мчится, куда глаза глядят, и ревет таким гнусливым горловым голосом, что его рев невозможно передать ни на каком языке. Он похож на звук Х безо всякой гласной, и который тянется до бесконечности. Все прохожие составляли для нас ходячие загадки, которые Ахмет пояснял нам: тут были копты или феллахи - христиане, египтяне из Нижнего Египта, туземцы из Сайда, берберы или нубийцы, абиссинцы, бедуины из пустыни, настоящие негры и представители всевозможных помесей. всех этих различных рас; кроме того, - евреи и турки; последние, то бледные, худые и в лохмотьях, то. в блестящих галунах, так как между здешними турецкими колонистами, не смотря на то, что число их очень ограниченно, встречаются представители различных сословий, начиная от пашей и до жандармов. Всадников на лошадях было мало, что меня очень удивило. Вообще, здесь меньше лошадей, чем я думал. В фиакры здесь запрягают разношерстных исхудалых кляч; хорошие упряжные лошади здесь все на перечет; их привозят из Лондона или из Парижа. Мужчины здесь вообще стройнее и красивее, чем у нас. На лево от меня, солдат в мундир лениво вязал синий чулок. Подальше, дети качались в четырехугольных ящиках, размалеванные желтой и красной красками и заменяющих здесь наши ярмарочные лошадки и лодочки. Мимо нас взад и вперед проходили женщины, закутанные с ног до головы в длинные черные или синие покрывала; между ними шли почтенные матроны, разодетые в грязные костюмы всевозможных ярких цветов; они тяжело ступали, выпятив живот и переваливаясь с боку на бок. Встретились два друга, торопливо подали друг другу руки и также торопливо, отдернули их, точно будто оба боялись заразы.

- Они оба равного звания, - сказал нам Ахмет; - в таком случае, один берет другого за руку и делает вид, будто хочет поцеловать ее, а другой скромно отнимает руку, чтоб избавиться от такой чести.

В эту минуту какой-то бедняк подошел к чиновнику и нагнулся, чтобы поцеловать край его стамбулины. Стамбулиной называется род сюртука, который ввел в употребление в Константинополе султан Махмуд. Слово Стамбул (Стамбулом называют Константинополь) имеет здесь в себе нечто волшебное; это восточный Париж; самый лучший табак носит название Стамбула. Все, что хорошо, красиво, модно, - называется стамбульским.

Трое мусульман, одетых в такие стамбулины, прогуливались рядом.

- Отгадайте, сказал Ахмет, который из них самый значительный?

- Как? Разве не все трое равны? спросили мы.

- Нет. Тот, который идет по правую руку, - начальник среднего, а средний - начальник того, который идет по левую руку; для нас, здешних жителей, это очевидно.

Пока он говорил, четвертый мусульманин подошел к трем прогуливающимся и, казалось, ждал от них поклона. Все они дотронулись средним пальцем до своих тарбушей; подошедший низко поклонился, дотронулся правой рукой до земли, затем приложил ее к сердцу, ко рту и ко лбу, поели чего торжественно и медленно опустил ее.

- Поняли ли вы, что это значить? - спросил Ахмет. Тот, который подошел к ним, всех их ниже по своему общественному положению; он дожидался, чтоб они удостоили обратить внимание на его поклон; что же касается жестов, то я думаю, вы тотчас же поняли их смысл.

- Мне кажется, сказал Шарль, что жесты эти означают: я поднял с земли горсть пыли, натер себе ею живот, набил полный рот и у меня осталось ее еще для того, чтоб потереть лоб.

- Не совсем так, возразил Ахмет; вот, как следует понимать эти жесты: мое почтение, мое сердце, мои слова и моя мысль - все принадлежит вам.

- Вот как, это красноречивее, чем я думал, в особенности смысл жестов утонченнее.

- Мы можем служить образцами вежливости, отвечал, Ахмет улыбнувшись.

- Ах, какой славный экипаж! сказал Эмиль.

- А зачем в десяти шагах перед коляской бежит какой-то усталый, измученный верзила? спросил я.

- Зачем? - повторил Ахмет. - Спросите у него самого, у его господина, его госпожи, у всех каирцев, у всех египтян, у всех мусульман, наконец, зачем перед экипажем знатных людей всегда бежит саис. Ручаюсь, что никто в мире не ответит вам удовлетворительно на этот вопрос. Заставлять существо, одаренное разумом, бежать, как собаку, перед экипажем, - значить оскорблять самую природу.

- Однако, вы наносите природе и более чувствительные оскорбления, - заметил Шарль.

- Лучше не говорите об этом. Я и сам это слишком хорошо знаю. Старинные варварские обычаи не совсем еще вывелись у нас. Здесь, например, в обычае, чтоб господин звал слугу, хлопая в ладоши, и по этому, у нас, в богатых домах, у дверей стоить праздный слуга, чтоб быть на готовь, когда его позовут. Обычай требует, когда выезжают в экипаже, чтоб впереди бежал саис. Если главная дверь не запирается, или запирается, да плохо, поперек нее ложится боаб, или привратник, таков обычай. Наемные ослы часто бывают упрямы или ленивы, и у нас, нанимая осла, обыкновенно уводят и его хозяина. Сочтите-ка теперь, сколько праздных людей толкается в каждом зажиточном доме; а между тем, жалуются на недостаток рабочих рук. Вот что я сказал бы моим соотечественникам: "друзья мои, когда вы мчитесь в экипажах, и не хотите давить прохожих, привязывайте на шею вашим лошадям колокольчики. Если вы хотите, чтоб слуги являлись по вашему зову, заведите звонки в доме. Чтоб сберечь сон и здоровье вашего несчастного боаба, устройте ваши двери так, чтоб они запирались!"

Мы слушали с живейшим любопытством, что говорил Ахмет, но в тоже время смотрели во все глаза на оживленную картину, которая беспрестанно менялась перед нами. Какой-то богатый мальчик - турок, с бледным, одутловатым лицом, поддерживаемый тремя слугами, важничал, как индюк, на великолепном геджадском осле, покрытом богатой шелковой, золотой попоной. Ряд тощих верблюдов, нагруженных песчаником, выступал шагом по дороге, вероятно, к какому ни будь складу строительных материалов. Беспрерывно мелькали мимо нас нищие и в числе их - множество слепых.

- Глазные болезни у нас - сущая напасть, - сказал Ахмет. - Из четырех египтян один непременно слеп, другой крив, у третьего воспаление в глазах и только у четвертого глаза также здоровы, как у меня.

Его глаза сияли, как два солнца; никогда в жизни не видывал я глаз прекраснее.

- Такое множество глазных болезней, - продолжал Ахмет, - происходить не от яркости солнца, а частью от пыли, и в особенности, от недостатка ухода за детьми. Тот, кто научил бы гигиене потомков фараонов, удвоил бы в двадцать лет число рабочих людей в Египте, а следовательно, - и его богатство.

- Не хотите ли, господа, посмотреть фокусы? - спросил нас какой-то уличный мальчик, с живыми глазами и бойкой физиономией, и, не дожидаясь ответа, принялся за дело. У него не было ни помощника, ни переносного театра, ни стола, ни ковра; на нем была такая же синяя рубашка, как и на всех феллахах, а между тем, он в несколько минут показал нам такие штуки, каких никогда не показывают лучшие парижские фокусники. Он клал мускатный орешек в правое ухо, а вынимал из левого, но это был еще самый простой из фокусов. Мальчик выплевывал изо рта украшенного двумя рядами здоровых, белых зубов, булавки, финиковые косточки, свинцовые пули, мотки разноцветного шелка и горящую паклю; из яйца, которое он держал под мышкой, вылупился голубь; он брал себя за уши, встряхивал всем телом и оно звенело, как мешок с золотом, хотя, конечно, у мальчугана не было в кармане золота. Ему бросили несколько монет, он понюхал их на ладони и они в ту же минуту исчезли, как будто он хотел этим намекнуть на скоротечность земных благ.

Между тем, время летело так быстро, что мы и не заметили, как провели несколько часов в Эмбье, любуясь оригинальной картиной восточного быта. Ахмет еще по утру пригласил нас отобедать у него, и только вопрос, в котором часу желаем мы обедать, напомнил нам, что мы давно уже проголодались.

- Так как мы у вас в гостях, то мне кажется, что час обеда зависит от вас, мой милый Ахмет, отвечал я.

- О, нет! Вы скоро убедитесь, что мы, мусульмане, обедаем не в назначенный час, у нас даже нет столовых. Мусульманин ест тогда, когда голоден, и все равно, в каком бы ни было месте. Но когда гость делает ему честь - обедает у него, - то все зависит от гостя.

- В таком случае, мы желали бы обедать тотчас же по окончании рамазана.

- Т. е. сейчас, - отвечал Ахмет, - так как слышите, - пушечный выстрел, возвещающий окончание поста на сегодняшний день. А вот, и нищий закуривает длинную трубку; сядемте же в экипаж и живо - в Старый Каир!