Пока мы толковали с Ахметом о его костюме, в комнату вошли оба мои товарища по путешествию, Шарль Вальян и Эмиль Рош. Я отрекомендовал им Ахмета.

Надо было торопиться. Ахмет велел подать коляску, и мы помчались. От Александрии до Каира по железной дороге шесть часов пути.

От центра города до станции далеко, а между тем, дорога хуже всяких проселочных дорог. Мы неслись по трясинам, лужам, кладкам, мимо больших стад, которые приходят с берегов Черного моря на берега Нила. Здешние лошади умеют только или ходить шагом или скакать в галоп, и кучера из тщеславия обыкновенно пускают их в галоп. Мы примчались во весь опор к станции, - зданию обыкновенной казенной архитектуры, как и все вообще станции, и подъехали к суетящейся шумной толпе, в которой несколько человек черкесов, похожих на вывороченных наизнанку баранов, составляли тесную группу чрез несколько минут паровоз мчал нас в Каир. По обеим сторонам дороги раскидывались поля, густо засеянные хлебом. Трилистник и люцерна прелестного цвета, в полметра вышины, покрывали луга, разделенные на квадратики, как шахматная доска. Местами виднелись то рощица сахарного тростника, то виноградник, в котором могучие побеги густо вились по высоким решеткам, то купа пальмовых деревьев, то обширный безлиственный кустарник, на котором белелись пушинки хлопка. В довершение картины, мелькало то несколько буйволов, то несколько быков, кое-где лошадь, осел, баран с овцой, две или три козы. Каждое животное было привязано к колышку, на небольшом клочке зелени. Настоящего стада нигде не было видно. все эти домашние животные были тощи и жалки. Я указал на это Ахмету.

- Породы животных, - сказал он, - выродились у нас по невежеству и беспечности людей. В земле превосходных всадников, - мамелюков, конь превратился в клячу. Наши буйволы слишком высоки и имеют изнуренный вид. Они смирны, в них нет той гордой отваги, как в буйволах, водящихся в Остии или в болотах Пестума. Наши быки красивы на вид, но не мясисты и малосильны. Даже верблюды, эти допотопные животные, вырождаются. Козы у нас малого роста, бараны тощи, куры хилы и яйца их не больше голубиных. Все это зло происходить от человека, человек же сумеет и исправить его, с помощью Божьей. Если вы сделаете мне честь, - посетите мою ферму, - то увидите, что я подаю хороший пример. Наша благословенная египетская почва производит чудеса, надо только уметь воспользоваться ею. Взгляните на эти груды нильского ила. Дельта - ничто иное, как обширный резервуар растительной земли, простирающейся на неизмеримую глубину. Если бы на ваши истощенные европейские поля положить слой ила, не толще слоя. масла, который намазывают на хлеб, то ваша земля переродилась бы. - Кроме этого блага, Господь расточил нам в изобилии и много других. В этих бесчисленных каналах струится нильская вода, орошающая наши поля. А посмотрите, как чудно сияет у нас солнце! Я желал бы, чтоб оно так сияло у вас в августе, как у нас в январе.

- Взгляните, какой живописный кортеж! воскликнул вдруг Шарль, и мы все высунулись из окон.

Толпа крестьян отправлялась на какой-то рынок. Мужчины, женщины, дети, животные тянулись длинною цепью, важно выступая друг за другом. У каждого была какая-нибудь ноша. В одежде крестьян, в их походке, в жестах, словом, во всей фигуре, было что-то патриархальное, величественное, напоминающее библейские времена.

На одной станции какая-то женщина предложила нам купить у нее сахарного тростнику. Ахмет купил всю вязанку и мы загромоздили ею вагон, так что концы тростника торчали из противоположных окон. Ахмет достал из кармана крепкий нож, разрезал одну тростинку на части, ловко ее очистил и принялся почивать нас. Мы попробовали было разжевать тростник, но вскоре должны были отказаться от этого труда, из опасения переломать зубы; впрочем, и не из чего было биться: сахарный тростник не особенно заманчивое лакомство. Ахмет показал нам, как надо было жевать его, и его ослепительно-белые зубы работали, как настоящие мельничные жернова.

В это первое путешествие по Нижнему Египту поразило нас множество и разнообразие птиц: во всех направлениях реяли ласточки, трясогузки бегали по кучкам ила, потряхивая хвостиками, большие ледешники летали, трепеща крыльями над каналами, прорытыми на полях; щегленки, дубоноски, - все певчие птицы, которых зима изгоняет из наших стран, казалось, здесь были как дома; каждая порода держалась отдельно; белоснежные птицы, с оранжевыми ногами, всегда находящаяся здесь при стадах, топтались по земле, вокруг людей и животных; вороны летали попарно, ни чуть не боясь человека, точно будто заключили союз с ним.

- Знаете ли, сказал Ахмет, отчего наши поля и леса так оживлены? Оттого, что феллахи - народ кроткий. Они не любят уничтожать, им не понятно бессмысленное удовольствие убивать от безделья или из тщеславия, ради удачного выстрела. Даже дети у нас человечны: сосчитайте гнезда на ветвях этого тамариса: их, по крайней мере, до двенадцати, а видь каждое можно достать рукою. Ни один мальчик не трогает их, к счастью для наших жатв, да и для ваших также; ведь если бы они уничтожали зимой бедняжек птиц, у которых в Европе, летом, отнимают птенцов, или которых стреляют, вся земля скоро сделалась бы достоянием вредных насекомых.

Между тем, паровоз наш летел, как в волшебной сказке ковер самолет, и вскоре мы завидели пирамиды. В тоже время с обеих сторон поезда открылся вид на две пустыни, Африканскую и Аравийскую. Затем, замелькали окрестности Каира, многочисленные деревни с высокими деревьями и полями, засеянными разнородными растениями. Наконец, поезд остановился у станции. На нас набросились агенты разных гостиниц и, казалось, были готовы растерзать на части и наши багаж. Да и нас самих. Ахмет проводил нас в гостиницу Кулона и терпеливо высидел у нас, пока мы завтракали; я говорю терпеливо, потому что у мусульман был рамазан, во время которого закон разрешает им есть и пить не раньше, как по захождению солнца. Нам очень хотелось поскорее взглянуть на город, а потому, позавтракав, мы закурили сигары и вышли на улицу.
 

X

остиница, в которой мы остановились, выходит на Эзбекиэ, - великолепный, но пыльный сад.

- Я посоветовал бы вам, - сказал Ахмет, - велел принести сюда, под дерево, четыре стула, и мы стали бы прогуливаться, не трогаясь с места. Сегодня воскресенье, - будет конская скачка, на которую я не поведу вас, так как на подобные зрелища вы довольно насмотрелись в Европе. Но весь народ сегодня в движении, и вы отсюда увидите такое зрелище, какого никогда не встречали на европейских улицах.

Мы велели принести стулья и завладели небольшим уголком, где пыль доходила нам только до лодыжек. В самом деле, мы увидели оригинальный карнавал. Не смотря на вульгарные фасады домов, которые в этом квартале напоминают предместье какого ни будь европейского города, не смотря на открытые фиакры, в которых сидели греки, итальянцы и французы в пуховых шляпах, мы чувствовали себя за десять тысяч лье от Европы, хотя и вся-то окружность земного шара имеет не более девяти тысяч лье.

Все, что проходило и проезжало мимо нас, было так ново, оригинально для нас, что все мы трое европейцев, при каждом новом предмете, или, лучше сказать, при каждом новом видении, вскрикивали хором от изумления. Великое множество ослов носилось по целому океану пыли. Осел здесь является Каким-то тройным существом; на него надо смотреть с трех сторон: как просто на осла, как на осла со всадником и наконец, как на осла с его хозяином.