Дом Ахмета был не затейлив; драпировки и занавесы были из английской бумажной материи, диваны были обиты шерстяной материей.

- Солнце еще стоить высоко, - сказал Ахмет, - раньше, как через час, нельзя идти в пустыню, где мне хотелось бы показать вам мои разработки. Раскаленный и ярко блестящий песок ослепителен для глаз. Отдохните, освежитесь и извините меня за то, что принимаю вас в доме, лишенном многих удобств.

Затем он ушел распорядиться.

Было уже пять часов, когда мы, отдохнув, отправились вместе с ним в пустыню.

Местность, которую жители Кене называют Сари, то есть волшебною, находится в двух километрах от города. К ней не ведет никакая тропинка. Да и к чему тут прокладывать дорогу? Песчаная степь для всадников тоже, что море для мореплавателей: такой же широкий и длинный путь. Лишь только мы въехали из городского предместья и увидели бесконечное, песчаное пространство, нами овладело чувство какой-то безграничной свободы. Глаза у всех заблестели, груди дышали широко и привольно, и мы все, разом, с чувством какого-то торжества, принялись галопировать во всех направлениях по этой девственной, никому не принадлежащей пустыне. Воздух и пространство имеют в себе опьяняющие свойства. Они производят на бедуинов тоже действие, что и вино.

Легенда, которой все верят в Египте, говорит, будто Абас-Паша женился на арабке из кочевого племени и что эта принцесса осталась верна своей пустыне и на троне. Ей только и жилось, что вне городов, посреди песков; она спала в палатке, у дверей своего дворца.

Мы скоро приехали к цели нашего путешествия. Это был настоящий оазис, обнесенный стеною из битой глины. На пространстве около десяти гектаров были собраны великолепные образцы всех фруктовых деревьев, всех растений, составляющих предметы удовольствия и предметы промышленности. Тамариксы, разведенные черенками, были около метра в объеме; финиковые пальмы, тутовые и оливковые деревья уже высоко подымали головы. Сахарный тростник, разведенный на квадратном клочке земли, поразил нас силою своей растительности. Каждая тростинка походила на дубину, которою можно было бы убить быка. Но особенно удивило нас, что вся эта роскошная растительность как будто не подчинялась временам года и никаким законам природы. На некоторых финиковых пальмах висели еще прошлогодние спелые плоды, между тем как другие цвели уже вновь. Между пожелтившими и обнаженными виноградными лозами вдруг бросалась в глаза ветвь с зелеными побегами и листьями, обремененная черными гроздьями. На некоторых апельсинных деревьях, рядом со спелыми плодами, красовались вновь распускающееся благоуханные бутоны. На кустах хлопка, посреди лопнувших чашечек, покрытых белым пухом, выглядывали красивые желтые цветы, похожие на палевые мальвы. Ахмет объяснил нам эти чудеса тремя словами:

- В этих широтах, где термометр показывает 20 января 30 градусов, нет ни весны, ни осени; здесь только две атмосферные перемены, зависящие от Нила: сырость, или засуха.

- А знаете ли, - сказал Ахмет, - что по моим полям, у корней этих деревьев во всякое время года протекает вода.

- Очень бы хотелось знать мне, - сказал я, - каким способом вы орошаете этот оазис? Вопрос орошения, как самый главный в Египте, занимает меня с тех пор, как я ступил на египетскую почву. Орошение посредством человеческих рук бесчеловечно, нории (водяные насосы) стоят дорого; уголь в Кенэ, должно быть, стоит восемьдесят франков за тонну; что же касается ветра, этой даровой силы, то он может быть полезен только в самой слабой степени, так как, к сожалению, действует здесь очень скромно.

- Я вспомнил, - отвечал Ахмет, - о машине Марли и о другом еще аппарате, который был в употреблении в Париже, кажется, на мосту Самаритянина. Французы сумели поднять воду из Сены до пятого этажа и до Версальской площадки. Основываясь на законе гидравлики, примененном к этому аппарату, я велел сделать нагнетательный насос, который приводит в действие сама река. Два больших колеса, движимые течением, прицеплены к крепкому пистону, который гонит воду в цилиндр, проведенный к водопроводу в шесть километров, водослив которого находится здесь.

Между тем, мы дошли до угла ограды. Ахмет отворил дверь в большой сарай, где два верблюда, запряженные рядом, вертели гранитный жернов, молотивший какое-то беловатое густое вещество.

Мы громко расхохотались при виде этой первобытной мельницы; но Ахмет, ни чуть не смутясь, спросил нас:

- Как бы вы думали, что это за вещество, которое мелеть мой первобытный жернов? Шарль взял горсть этой грязной пыли.

- Это не мука и не алебастр, - сказал он, - а скорее - измолотая кость.

- Это и есть кость, - отвечал Ахмет. - Давно уже все говорят, что в египетской почв не достает фосфорно-кислой извести. Во время моих путешествий, я заметил, что пустыня усеяна костями верблюдов, Я воспользовался этой рудой, на которую никто не обращал внимания, очистил от костей долину, лежащую между Кенэ и Коссейром, и вот, как видите, - фосфорно-кислая известь, не стоящая мне ничего, кроме перевозки. Фабрикация же этого удобрения для сахароварен его Высочества щедро вознаграждает меня за все расходы.

- Теперь, - продолжал он, - если мы выйдем в открытое поле, вы увидите жатвы, на которых зреет хлеб, среди песчаной пустыни, благодаря этой фосфорно-кислой извести.

Он не преувеличивал: хлеба почти уже созрели в Кенэ. Бородатая пшеница желтила; около дюжины маленьких феллахов, под надзором шестнадцатилетнего надсмотрщика, оканчивали жатву ячменя. На всем пространстве четырехсот двадцати гектаров желтый песок исчез под плодоносным слоем, на котором зрели самые разнообразные произведения земледелия, - бобы, лупинусы, кукуруза, чечевица, люцерна, просо. На главное место между ними, казалось, занимала клещевина, которая здесь не принадлежит к травянистым растениям, а превращается в род кустарника. Ахмет пояснил нам, что сеял это растение только в самых сухих и бесплодных местностях, а между тем, гектар, засеянный клещевиной, из которой выжимают масло, употребляемое в медицине, приносит доходу столько же и даже еще больше, чем самая лучшая хлебная жатва.

- Вся трудность, - сказал он, - заключается в сборе клещевины, который продолжается почти круглый год и требует множества искусных рук и смышлености. Но для этого у меня есть маленькие ученики.

Наша экскурсия продолжалась до позднего вечера. Прошел уже добрый час, как пушка возвестила окончание рамазана, когда мы въехали в город на наших резвых и горячих ослах.

Во время нашего обеда играла музыка; таков, кажется, обычай в Кенэ. Половина саламлика, в котором мы обедали, сделалась добычею гавазгев, этих цыган обоего пола, которые пляшут, поют и играют на тыкве с пятью натянутыми струнами, словом, делают все, чтобы доставить удовольствие ближнему. Весь оркестр бесновался. Мужчины аккомпанировали женщинам, которые пели, маленькие цыганята порывались хватать стаканы с водкой, которые передавались из рук в руки в кружке музыкантов. Об обеде нечего сказать особенного, кроме того, что Шарль насчитал между супом и десертом сорок четыре отдельных блюда, и, что музыка совершенно отняла у Эмиля аппетит. Он встал из-за стола разбитый, с такими расстроенными нервами, как будто два часа сряду водили смычком по его спинному хребту. По здешнему обычаю, когда подали трубки и кофе, начались тяжелые, неграциозные танцы. Между тем, со всех сторон сходились гости к Ахмету. Здесь не ожидают приглашения, а как скоро увидят, что какой ни будь дом освещен, все, знакомые и незнакомые, спешат в него гурьбой.

Ахмету, как и нам, надоело смотреть на танцующих и он предложил нам прогуляться. Мы с удовольствием приняли это предложение. Я попросил его показать нам гидравлический насос, посредством которого он орошает свои оазисы. Мы поехали на ослах к берегу Нила.