Глава третья - Луксор

I

уксор!, раздается сверху протяжный крик рулевого, и вслед за этим ко мне в каюту входит драгоман в длинном шелковом темно-синего цвета халате, с белым тюрбаном на голове и в красных сафьяновых бабушах. "Спешите на палубу, говорить он, мы подъезжаем к стовратым Фивам". Полдень... Солнце жжет... Вода блестит, льется медленно вокруг бортов парохода точно горячее масло. Широкая, зеленая равнина по обе стороны; с запада и востока ее окаймляют оранжевые горы.

Мы минуем несколько вилл в арабском вкусе, потонувших среди пальмовых рощ "Где же знаменитый храм Амона?" в недоумении спрашиваю я. "Мы его не увидим, - отвечает драгоман, - он лежит ниже, к северу, а вот, смотрите "Winter Palace". Громадный, неуклюжий караван-сарай в стиле модерн вырастает перед нами на берегу Нила. Какое разочарование! Его новый, бьющий на эффект фасад с террасою и монументальною лестницею так мало подходит к окружающему. В некотором расстоянии от "Winter Palace", на холме, расположена арабская деревушка, ослепительно белая на бледном фоне неба. Она кажется игрушечною в сравнению с громадою Palace'a и смежными современными зданиями, в которых помещаются лавки всякой всячины во вкус туристов.
  

II

олуденный зной сменила вечерняя прохлада, и жизнь снова забила ключом в задремавшем, было, Луксор. По Нилу плывут вверх и вниз многочисленные фелуги, до бортов нагруженные различным товаром, или же перевозящая толпы туземцев; у берега на якоре стоят пароходы и баржи. Разноцветный, разноязычный люд снует вдоль набережной, перенося на плечах тяжелые тюки, или полные воды бурдюки, а то и просто глазея на причаливающие дахабиэ.

Высоко над пристанью, поверх набережной времен римлян, красуется величественная руина огромного храма, некогда посвященного Фиванской триаде: Амону, Мут и Хонсу. В стройную линию вытянулась длинная колоннада, из-за которой, точно воздушное марево, вся розовая в лучах заходящего солнца, вырастает арабская мечеть. У входа в храм расположились торговцы различными безделушками: бусами, фальшивыми древностями и суданскими изделиями. Они осаждают приезжих, бранятся, торгуются, почти силою навязывают свой товар; миролюбивые полисмены лишь издали грозят им бамбуковою тростью. Тут же целый эскадрон оседланных осликов ждет ошеломленного общим гамом туриста. "Не хотите ли в Карнак", кричит смуглый юноша в белом халате. "Нет со мною", перебивает другой. "Мой осел известен всему Луксору", старается перекричать третий - и начинается перебранка... Едва успеет турист освободиться от преследования молодых феллахов, как те, лихо вскочив на своих животных, пускают их во всю прыть, перегоняя друг друга, гордые своею ловкостью и бешеною скачкою послушных осликов.

С западной и северной стороне храма расположены многолюдные кварталы Луксора, где целый день кипит своеобразная деятельность: у входа в мазанки туземцы плетут циновки из пальмовых жил, или куют медную посуду, группы женщин, облеченных в темные одежды, с покрытым до глаз лицом, присевши на корточки, оживленно беседуют о своих делах. Толпы детей, полунагих, грязных, с взъерошенными волосами бегут с криком и визгом за прохожим иностранцем, прося "бакшиш". Из ближайшего переулка медленно выходить на залитую солнцем площадку мечтательный буйвол и лениво ложится в густую желто-бурую пыль. Стада черных, длинноухих коз и косматых овец бродят вдоль улиц в поисках скудной пищи. Откуда-то доносится песня; от нее веет далеким-далеким прошлым, словно в этих звуках, однообразных и заунывных, ищет вылиться великая скорбь веками стонущего феллаха.

С вершины холма, в западном квартале, открывается очаровательный вид на внутренность храма во всем его великолепии: исполинские башни пилона, два ряда величественных колонн, знаменитый обелиск из красного гранита и черная гранитная статуя Рамзеса II-го - все видно как на ладони. Направо от пилона гордо стоит колосс великого фараона, налево - такой же в сидячем положении, а несколько поодаль - третий, по грудь засыпанный землею. Полные невозмутимого спокойствия взирают эти гиганты на суетливую жизнь вокруг умершего святилища, и мнится им, мало что изменилось в долине Нила за канувшие в вечность тысячелетия: ту же песню тянет феллах на шадуфе, тем же способом обрабатывает он кормилицу землю, теми же амулетами увешаны его жены и дочери, все это давно, давно знакомо фараону...
  

III

лавная часть храма, - святая святых с соседними часовнями, гипостильный зал и обширный двор с двойным рядом папирусообразных колонн, - была сооружена за 1500 лет до Р.Х. фараоном Аменготепом III-м. Рамзес II-ой значительно расширил храм, прибавив к нему колоннаду и передний двор, окруженный крытыми портиками, где в простенках между пилястрами, точно исполинские воины выступают вперед, с правой ноги, колоссальные статуи фараона. Им же был воздвигнуть монументальный пилон и два обелиска, из которых один украшает в настоящее время площадь Согласия в Париже.

О внешнем виде храма в эпоху XVIII династии можно судить по прекрасно сохранившемуся на юго-западной стене двора Рамзеса рельефу, с изображением праздничной процессии, которая направляется к святилищу Амона: князья и знатные лица с их свитою, жертвенные животные, украшенные гирляндами цветов, священнослужители длинною вереницею подходят к башням пилона; перед каждою из башен помещается по три колоссальных статуи фараона и по обелиску из сиенского гранита.
  

IV

едой муэдзин появляется на минарете и, нагибаясь через перила, громким голосом созывает правоверных на молитву: "Велик Бог, велик Бог; нет иного Бога, кроме Бога, а Магомет пророк Его". Медленным шагом обходит старик розовеющую башню минарета; снова и снова взывает "Велик Бог, велик Бог". Северный ветерок подхватывает священный слова, разносит их по Фиванской равнине, и согласное эхо слабо вторит им в вечернем сумраке. Умерли старые боги, умерли навсегда! Разоренное святилище их оглашается призывом к единому Богу ислама.

Быстро гаснет яркий свет дневной. Желтая окраска линяет на станках и колоннах; длинные тени ложатся от них на гранитные плиты. Все ниже склоняется солнце в объятия далеких ливийских гор; с его последними лучами пульс жизни постепенно слабеет, и наконец вовсе прекращается его биение. Тихий ангел бесшумными крылами веет над безмолвным святилищем Амона.

Мрак сгущается в часовнях и узких проходах, хоронится за выступами колонн и оттуда осторожно ползет по всем направлениям. С наступлением темноты ожили старые боги и завладели своим жилищем. Из бездны тысячелетий звучит их торжественный призыв к молитве. Старые боги, освященные горячею верою, орошенные страстными слезами многих поколений людей, - нет, вы не умерли, вы бессмертны, вечные символы великих тайн мироздания!

Сумрак, окутавший залы и дворы храма, внезапно озаряется красноватым сиянием, которое расширяется, становится ярче, заливает темный бархат неба, образуя на восток светящийся полукруг. Алое пламя, разгораясь за ближайшим холмом, принимает все более форму раскаленного шара, который выкатывается из-за группы домов, и полная луна торжественно подымается над Луксором. Пурпурный оттенок ее становится оранжевым, переходить в желтый; потом в молочный и наконец в светлый, серебристый. Вот она, красавица полночи, раскинула блестящие сети вдоль завороженного ею храма. За массивным пилоном весь полувоздушный, гранитный обелиск Рамзеса, точно призрак, навис над облаком опаловой пыли, и совсем близко белый силуэт мечети кажется волшебным видением, поднявшимся из таинственной глубины священных струй Нила.