- Что касается до меня, то я никогда не буду занимать никакой общественной должности; моя карьера избрана: я хочу жить и умереть феллахом.

- Я надеюсь, что вы объясните нам настоящее значение слова феллах, сказала хозяйка. Вы его произносили, в продолжении четверти часа, два или три раза в различном смысле. Мне случалось встречать его в книгах, где оно употребляется как синоним нищего, лентяя и неряхи, а вы выставляете его на ваших визитных карточках и гордитесь им так, как у нас гордятся дворянством, или какой ни будь значительной должностью.

При этих словах, сказанных добродушно и очень кротким голосом, Ахмет горько усмехнулся.

- Эти упреки страшно не справедливы, сказал он. Феллахи круглый год работают по двенадцать часов в сутки, часто даже и но праздникам; а не забудьте, что у нас бывает от 50 до 60 градусов жары. Они трудятся собственными руками над добыванием хлеба, масла, хлопчатой бумаги и доставляют пропитание, одежду и освещение целой массе других людей, следовательно, их никак нельзя назвать лентяями. Наше неряшество состоит в том, что мы пять раз в день совершаем омовение, пред каждой молитвой. Мы постимся все, без исключения, в продолжении целого месяца в году и пьем только воду. Неужели и это делаем мы из обжорства? Наши праотцы были первые люди на земле, заслужившие название людей; они целиком создали просвещенье в ту эпоху, когда в ваших странах люди были еще варварами и жили отдельно друг от друга. Терпеливые, умные и кроткие наши предки изобрели земледелие, искусства, письмена и, что важнее еще, - правосудие. За долго еще до исторических времен, земледелие в Египте стояло на такой степени совершенства, что превосходило все, чему вы удивляетесь нынче. Некоторые гробницы, существующие с незапамятных времен, доказывают, какою счастливою, полною жизнью жили феллахи в своих деревнях в ту эпоху, когда ваши праотцы, вооруженные каменными топорами, пожирали друг друга. Наши предки приручили до сорока родов разных животных, которые впоследствии опять возвратились к дикому состоянию. Но бедствие Египта состоит в том, что он был вечно добычею победителей. Все эти завоеватели притесняли народ так, что в течении веков, он дошел до самого жалкого положения. Во всем мире нет климата более здорового как наш, реки более благодетельной и земли более щедрой. При таких условиях феллах, возделывающий нильские берега, должен бы был пользоваться неотъемлемым правом на благосостояние, а между тем, на деле выходить совсем противное. Феллах - самый жалки изо всех земледельцев в свете: он плохо одет, плохо помещен, плохо ест, и не имеет времени ни читать, ни писать, ни даже дышать. Я страстно люблю моих соотечественников и мою родину. Это долг каждого человека, сознающего свое человеческое достоинство. Вот почему я занимаюсь теми науками, которые помогут мне внести прогресс в жизнь египтян и облегчить участь моего брата, терпеливого и мужественного феллаха!
 

III

хмет говорил с таким жаром, что забыл о пище. Хозяйка сделала знак, чтобы не возражали ему, и таким образом дали бы возможность пообедать. Он принялся за еду очень усердно, чтобы наверстать потерянное время.

После обеда одна из дам села за фортепьяно и начались танца. Мы уехали в Париж на последнем поезде. Почти все вагоны, как и всегда в воскресенье, были полны; каждый спешил занять свободное место; все наше общество расстроилось, и я очутился вдвоем с Ахметом. Я думаю, что он с намерением остался со мною, так как только что мы успели усесться, как он сказал мне с милой откровенностью: - Я болтал столько, сколько им хотелось, и высказал все, что у меня было на сердце. Мне хотелось бы знать, нашли ли вы меня любезным и что вы обо мне думаете? Выйдет ли со временем из меня, из ничтожного феллаха, человек? Могу ли я надеяться, что с помощью труда, со временем сравняюсь с вами, европейцами, или устройство моего черепа и цвет моей кожи таковы, что я осужден вечно прозябать на низшей степени человечества?

Я хотел возражать, но он не дал мне времени.

- Я отдаю на ваш суд вопрос уже старый и который всегда решали не в нашу пользу, сказал он. Но нашу неспособность к развитию доказывают люди, которые совершенно не знают нас. Им известна только наша нищета. Говорят, будто мы неспособны ни к промышленности, ни к искусствам, ни к литературе. ни к наукам, что мы годимся только на то, чтобы обрабатывать землю, как наши товарищи, - быки, ослы и буйволы. Даже дромадеру придают больше значения, чем нам, так как он по крайней мере составляет живописную картину.

- Э! стоит ли обращать внимание на парадоксы какого ни будь туриста, высказанные в припадке юмора возразил я. Но если кто серьезно станет оспаривать способность вашей расы к развитию, так вам стоить только сблизиться с ним, чтобы он получше узнал вас, и он, также как и я, убедится в противном.

- Не говорите этого. Существует теория, пользующаяся большим доверием, которая, не отвергая относительно раннего умственного развития феллахов и их способности к прогрессу, утверждает, будто мы, дойдя до известной степени развитая, вдруг останавливаемся и не можем уже идти дальше.

- Да полноте! оставьте в покое всякие теории и идите себе вперед своей дорогой, не заботясь о людском мнении. Если бы солдат стал толковать о политике с шоссейными рабочими, то век бы не дошел до этапа. Мне кажется, что ваш путь определен; в четыре года вашего пребывания в Европе, вы познакомились с нашим образом мыслей, с нашими нравами, искусствами, земледельческими и промышленными приемами. Вы приехали сюда дикарем; теперь же возвратитесь в Египет человеком вполне цивилизованным и принесете много пользы вашей родине, распространяя в ней плоды ваших знаний.

Мы еще долго говорили с ним. Под конец Ахмет стал горько жаловаться на спекуляторов - французов, которых множество в Египте. Он говорил, что французские купцы привозят в Егппет самые дрянные товары и берут за них непомерные цены, так что сделали из Египта нечто вроде кладовой; открытой для каждого, кто вздумает обогатиться.

- Мы - народ земледельческий, сказал Ахмет, нам нужны земледельческие орудия, машины, обработанные металлы, чего у вас множество и в чем мы нуждаемся, точно также как и вы в нашем хлебе, но нам вовсе не нужна ваша роскошь. Ваши купцы привозят к нам оборыши ваших фабрик и просто обворовывают моего августейшего повелителя, Саид-Пашу, благороднейшего и великодушнейшего из людей.

- Но если он покупает все, что попадется на глаза а платит не торгуясь, - кто же виноват в этом?

- Вы, европейцы, отвечал Ахмет. Конечно, вы бы поступили иначе, - по крайней мере я так думаю, - если бы размышляли о том, что в конце концов за все это расплачивается феллах. Феллах свято уважает власть, он готов проливать пот и кровь, если это нужно для его государя; но ему надоедает работать в пользу ваших торговцев, которые забрызгивают его грязью и бьют хлыстом. По временам терпенье его лопается и он убивает какого ни будь европейца, который подвернется ему под руку. Когда известие об этом доходить сюда, до вас, вы говорите: это пробуждается фанатизм. Нет, господа: это мстит нищета!

- Браво, Ахмет! Вы прекрасно говорите, но вы слишком увлечены для того, чтобы я поверил вам на слово. Ваш Египет не только отечество хлеба, но и колыбель басен. Когда вы выехала из него, вы были слишком молоды, и те впечатления, которые вы сохранили о нем, могут еще измениться, когда вы возвратитесь домой. Прежде чем обвинить целый класс моих соотечественников, я хотел бы иметь еще другого свидетеля. Вы сами же говорили не давно, за обедом, что нищета феллахов восходить до исторических времен, а теперь уверяете, что все зло происходить от пяти или шести торговых комиссионеров. В этом еще надо удостовериться.

- А отчего вы не поедете взглянуть на то, что делается у нас в Египте? Я, по крайней мере, не знаю вопроса более важного, более современного, более животрепещущего. Есть ли в целом мире более серьезное дело?...

- Чем ваше? Конечно нет, но у каждого из нас здесь есть свои делишки. Я обещаю, что приеду вас навестить в Египет, когда вы будете министром земледелия, если только мои занятия не увлекут меня в Россию. Но вы меня живо заинтересовали и сегодняшний день оставив в моей памяти множество не решенных вопросов; это доказывает, что мое любопытство возбуждено в высшей степени.