II

осле супа, как водится, завязался разговор об утренней охоте. Без рассказов и комментариев удовольствие от охоты было бы не полно. Наш хозяин, столь же скромный как и ловкий охотник, по долгу вежливости, выставил на вид таланты своих гостей.

- Представьте себе господа, сказал он, Ахмет охотился сегодня всего только шестой раз в жизни!

Один адвокат, который охотился уже раз двадцать, но в это утро не застрелил даже кролика, выразил сомнение.

- Как же так? сказал он, я читал, что в Египте гибель дичи. Разве, может быть, путешественники преувеличивают?

- Нет, отвечал Ахмет, это совершенно справедливо: мое отечество очень богато дичью, как и всем другим. Когда в ваших странах начинаются сильные холода, - все, что только одарено крыльями, летит в Египет. Нил кишит дикими гусями и утками, серыми пеликанами с огромными клювами, розовыми, жидконогими фламингами, цаплями, аистами и бездною других птиц, названий которых мы и не знаем. Кулики и бекасы клюют питательный нильский ил, куропатки плодятся в полях берсима (Особый род травы), по небу носятся целые тучи маленьких птичек, в плотинах вырастают целые кусты, обремененные гнездами. В пустыне, скачут газели; шакалы, гиены, рыси бродят по ночам около деревень. Да, у нас много дичи, но только у нас нет ружей. У меня, например, не бывало в руках ружья, пока я не приехал во Францию.

- Это очень странно, что там, в имении вашего отца... начал было адвокат с тонкой усмешкой...

- У моего отца нет имения, - прервал его Ахмет, - он не барин; он земледелец, наемный работник; он выходит на работу до зари, а возвращается домой ночью; я полагаю, что он зарабатывает до сорока сантимов в день. Наш дом, если он еще существует, - глиняная хижина, кубической формы, в три метра, без кровли и окон; ее прикрывают вязанки соломы, запирается она деревянным замком. Четыре года тому, вместо всякой мебели, в ней была только циновка, да кружки и деревянная чаша. Понятно после этого, господа, что у нас нет ни роялей, ни ружей!

Арабская деревня. Типография П. Меркульева. (см. увеличенный вариант, 65,5 Кб.)

Последняя фраза развеселила его, и он засмеялся, как ребенок, выказав два ряда ослепительно белых зубов.

Почти вей гости были убеждены, что он шутит. Раздался целый хор возражений.

- Вы не всю мебель перечислили, вы забыли шкаф с бельем, говорил один.

- А какой длины солома, которою, как кровлей, покрывают целый дом? спрашивал другой.

- Откуда же проходит свет в дом?

- На чем же спят?

- Сколько человек вас там жило?

- Верно, у деревянного замка пружина из стружки?

- Если вы жили в такой хижине, каким же образом попали сюда, во Францию?

- Отчего вы сказали про ваш дом: "если он еще существует?". Неужели вы четыре года не получали никаких вестей о ваших родных?

Последний вопрос сделала дама.

Ахмет отвечал на все вопросы разом.

- Шкаф для белья не нужен людям, которые во всякое время года, днем и ночью, носят синюю рубашку из хлопчатобумажной ткани; эта рубашка составляешь всю их одежду. У нас в Египте климат так тепел, что и не надо другого костюма. Горсть соломы, заменяющая кровлю, пропускаете достаточно света днем, а ночью защищает от лунного света и сияния звезд. Мы употребляем для этого солому из под индейской пшеницы, которая бывает до пяти с половиною метров длины. Спят на циновках и часто на голой земле. Нас было семеро дома, - отец, мать и пятеро человек детей. Трое из моих братьев и сестер умерли, это общий закон: из десятерых детей у нас остается в живых только четверо; во Франции вы спасаете двумя больше, но с вашими средствами и с вашею ученостью вы могли бы спасать гораздо большее число. Наши деревянные замки - простое, но вместе с тем остроумное изобретете; их употребляют у нас с незапамятных времен; когда ни будь я покажу вам такой замок. Наполеоновские солдаты, кажется, должны бы были познакомить с этими замками своих соотечественников; они очень смеялись над ними, точно также как и над нашими колоколами и топливом.

- Над какими колоколами?

- Над муэдзинами.

- А какое же у вас топливо?

- Навоз, высушенный на солнцем. Извините!... Кажется, вы сударыня сделали мне честь, спросив меня, неужели я не получал никаких вестей из дома? К несчастью, это так. Я более двадцати раз писал моим родителям, и все еще жду ответа. Мой отец имеет черту, общую почти со всеми крестьянами его лет, он не умеет ни читать, ни писать. Что ж касается до моей матери, то она составляла бы исключение в нашей стране, если бы знала хоть что ни будь. Я думал, что они обратятся к какому ни будь соседу, например, хоть к школьному учителю при мечети, где я получил первоначальное воспитание. Но, вероятно, они выехали из нашей деревни, может быть добровольно, а может, и но приказу. Феллахи не любят странствовать, но их иногда переселяют.

- Но по какому же случаю попали вы сами во Францию? спросил кто-то из гостей.

- А вот по какому, отвечал Ахмет. Не смотря на плодородие Египта, феллахи, т. е. жители нильских берегов, народ крайне бедный. Кроме того, многое у нас идет не так, как бы следовало: нет у нас ни хороших медиков, ни инженеров, ни механиков, ни агрономов, словом, вовсе нет ученых, как у вас в Европе. Мы - народ отсталый, и этой отсталости обязаны мы много и нашей бедностью и другим бедствиям, проистекающим из невежества. Вице-король Египетский, Саид-паша, очень хорошо сознает, что мы крайне нуждаемся в просвещении, и ради этой цели, в один прекрасный день приказал своим чиновникам найти двадцать четыре мальчика для того, чтобы дать им европейское образование. В нашем округе несколько человек умели читать и писать. Мудир сначала обратился было к тем, которые были не слишком бедны, но никто из них не захотел оставить родину. Надо вам сказать, что феллахи ужасно боятся вас, европейцев; в этом несколько виноваты заезжие к нам французы. Я думал, что меня отвезут к людоедам; но делать нечего, я вооружился мужеством и отдался в распоряжение кавасов префектуры, которые почти тоже, что ваши жандармы. Мать дала мне талисман от порчи и колдовства, а отец - шестифутовую палку для защиты. Я еще и до сих пор ношу этот талисман, но уже только из сердечного суеверия.

- Вы употребили с большою пользою четыре года, которые провели в Европе, сказал я ему.

- Нет, отвечал он, покачав головой, можно было бы употребить их лучше. Мне недоставало подготовки, а еще более - руководства. Я должен бы был знать по французски и по английски прежде, чем приехать в Европу; а то мне на первых же порах пришлось выучить два языка и еще таких, которые не имеют никакого сходства с моим родным языком. Меня заставили учиться такому множеству предметов, что трудно было изучить хоть один основательно. Подумайте только о том, какими невеждами привозят нас сюда и как трудно бывает сначала ученье для неразвитого ума. У нас здесь хорошие учителя и правительство Его Высочества не жалеет ничего для нашего образования, но те, кто распоряжается этим, предписывают нам то один род занятий, то другой, смотря но тому, какой ветер дует с нильских берегов. Я изучал множество наук одну за другой: и медицину, и правоведение, и земледелие, и химию, и механику, и даже фортификацию.

- Это - верное средство образовать людей способных на все, - заметил кто-то.

- Или ни на что не способных. Наши колонии студентов стоят дорого нильским крестьянам, а не приносят той пользы, которой можно бы было ожидать от них. Следовало бы посылать в Европу молодых людей уже порядочно развитых и призванье которых уже выяснилось. Нельзя выбирать на авось будущих преобразователей страны. Я вижусь с моими товарищами и знаю, что они делают; некоторые из них убиваются над работой, другие же приходят в отчаяние и ничему не учатся, так что не вывезут отсюда ни каких познаний, кроме французского языка, да и тот еще выучат ли хорошо! На одного из них, который может со временем быть министром, директором инженерных работ, адмиралом или префектом, кладу я двух или трех, которые будут никак не больше, как наемными переводчиками в каирских и александрийских отелях.