Канал обсажен тополями, которые своей роскошной зеленью напоминают голландские, или, по крайней мере, итальянские тополи. Неподалеку от канала был фруктовый сад, подававши блестящая надежды. Миндальные деревья, персиковые, сливовые были все в цвету, а на абрикосовых деревьях были почки. Ахмет сообщил нам, какие он принял меры против вырождения плодов в Египте, вырождение, продолжающееся уже несколько веков.

- Очень вероятно, - сказал он, - что абрикосы, персики, вишни и многие другие фрукты обязаны своими главными достоинствами вашему климату и вашим садовникам. У нас, на Востоке, эти фруктовые деревья росли в диком состоянии и плоды их едва можно было есть. - Вы заимствовались от нас этими дикими фруктовыми деревьями и сделали из них чудеса. Когда дерево, улучшенное у вас в Европе, возвращается в свою родимую почву, оно приходить в свое первобытное дикое состояние, а мы кричим, что оно вырождается! Вот, почему все наши плоды, кроме, апельсинов и фиников, малы и посредственного вкуса. Наши овощи страдают тем же недостатком, наши томаты не крупнее орехов, наша самая лучшая морковь похожа на козелец. Каким же образом победить такое бессилие нашей почвы? По моему, надо бороться с ней еще настойчивее. Я не ленюсь возобновлять семена и отростки. И если мои плоды еще до сих пор не могут равняться с европейскими, то все же они несравненно лучше плодов феллахов. Я пробую также улучшать породы цветов, которые у нас вообще не так ярки и прелестны, как ваши, и постоянно выписываю новые семена и рассаду. Правда, наши жасмины и мимозы выше всякого сравнения. Но фаюмские розы, которые хвалят еще по старой привычке, теперь ниже посредственности. У меня разведены самые красивые, самые душистые сорта роз и, кроме того, еще целая плантация тубероз; я изучаю способы извлекать из них аромата посредством эфира, и надеюсь со временем ввести у нас эту отрасль промышленности, которая обогащает департамент Вары. Я испытываю всевозможные способы, которые могут быть полезны моим соотечественникам. Видите, вон этот лужок, который занимает пространство не больше акра? Я надеюсь, что чрез полгода он разрешить мне один очень важный вопрос: я посеял на нем, в кучке, все злаки, которыми изобилует Буэнес-Айросская долина. Опыт покажет мне, есть ли между ними хоть один, который, с помощью еженедельного орошения, во всякое время года мог бы зеленеть на наших полях, под нашим жарким солнцем. Мы никогда не умели поддерживать природных пастбищ, т. е. таких лугов, на которых трава не сеяна, а растет сама собою, и на которых скот кормится и плодится без вмешательства человека. Если из трав, взошедших на этом лужке, хоть один сорт окажется пригодным для этой земли, то в течении десяти лет все плохие земли в Египте превратятся в тучные пастбища, и наше скотоводство достигнет такого развития, что мы будем вести с иностранными землями торговлю мясом в обширных размерах.

- Но если вам надо жертвовать на поливку по двадцать четыре часа в неделю, - заметил я, - то нечего и думать о разведении пастбищ: скот вытопчет всю траву.

- Отчего так? Я разделю луга на участки, обнесу каждый учаоток изгородью и буду пускать скот на траву только в те участки, которые совершенно осушены. Хотите видеть, из какого материала будут мои изгороди? Отсюда виден знаменитый лес, о котором я вам говорил, пойдемте туда!

Менее чем в четверть часа мы дошли до леса, - настоящего чуда на этой песчаной почве; феллахи приписывали его афритам, или демонам, не смотря на то, что сами сажали деревья, или, по крайней мере, видели своими глазами, как их сажали. Ахмет извлек пользу из песчаного слоя, лежавшего поверх хорошей земли. Корни деревьев в продолжение двух или трех лет увлажали посредством простого орошения; потом, когда они, вероятно, достигли слоя земли более питательного и более влажного, пустили побеги, а стволы их потянулись кверху. Скромный питомник разросся так, что обещал со временем превратиться в настоящий лес. Деревья растут даже и на плохой почве, были бы только солнце да влажность; я заметил это еще в пустошах департамента Жиронды. Но здесь, в Египте, сила растительности еще более удивила меня. Стволы большею частью простирались на семь или восемь метров в вышину, а у корня были толще человеческой ноги. Ахмет, - конечно, выбрал те роды деревьев, которые лучше других растут в Египте: дикую смоковницу, рожковое дерево, тамарис и нисколько сортов акации. Единственное чужеземное дерево было гороховник, но и оно росло как нельзя лучше.

Когда мы вдоволь нагляделись на все, Ахмет сказал нам:

- Верите ли вы теперь, что наши песчаные пустыни могут превратиться в леса? Согласитесь ли вы со мною, что деревья не требуют такой обильной влаги, как сахарный тростник, хлопчатник и другие растения, доставляющие нам произведения промышленности? В нашей самой песчаной почве, если ее прорыть на метр в глубину, оказывается влажность, которой достаточно для корней деревьев, а обильные ночные росы освежают листву. Я еще не пробовал разводить в большом размере австралийские деревья, но у меня посажено несколько эвкалиптов, которые, кажется, хорошо принялись; я покажу вам их после завтрака.

Мы воротились домой, да и пора уже было, так как сильно проголодались.

После отличного завтрака, мы расположились курить на галлерее, на открытом воздухе.

Вдруг во двор вошел невысокий господин, одетый чисто и очень порядочный на вид; он поздоровался со всеми по восточному и присел подле Ахмета. Они обменялись несколькими словами; затем, пришедший, без дальних околичностей, обратился прямо ко мне и сказал довольно хорошим французским языком, что вице-король прислал нам обещанную дагабиэ, так как мы желали путешествовать по Нижнему Египту. На дагабиэ были гребцы, повар, метрдотель, лакей, съестные припасы, постели, словом, все необходимое. Посланный вице-короля был назначен состоять при нас в качестве драгомана, т. е. переводчика. При таких условиях, сборы наши не могли быть продолжительны. Мы поблагодарили Ахмета за гостеприимство, простились с ним и его гостями, и отправились в путь.
 

XVII

а левом берегу Нила нас дожидалась фелука; она перевезла нас на наши дагабиэ, стоявшие пред самой префектурой. Только что мы взошли на палубу, явился мудир (градоначальник), господин очень красивой наружности. Мы обменялись с ним приветствием, в восточном вкусе, чрез посредничество Мустафы-эффенди, нашего невозмутимого драгомана.

- Добро пожаловать желанные гости! - сказал мудир.

- И вы также, наши желанные гости, добро пожаловать! - отвечали мы.

- Я желал бы - продолжал он, - чтобы Господь помог мне сделать ваше путешествие приятным.

- Достаточно встречи с таким человеком, как вы, для того, чтобы оно было приятно, - отвечали мы.

- Ваш проезд чрез Мансурах останется мне навсегда памятен.

- А мы оставим здесь половину наших сердец.

Этот обмен восточных вежливостей происходил торжественно на палубе нашей лодки, между тем как множество слуг префекта, стоя на берегу, дожидались окончания нашей беседы.

Мы изъявили желание посетить темницу святого Людовика и походить пешком по базару; нам отвечали, что наши желания - законы, и мы очутились на площади, в сопровождении префекта, его векиля, (помощника) чиновников и кавасов, - словом, целой свиты. Все нам давали дорогу; - всадники соскакивали с лошадей, купцы, сидевшие у лавок, при нашем приближении, сей час вставали, как будто приводимые в движение механизмом. Если бы кто не успел дать нам дорогу, кавасы тот час проучили бы его своими палками. Сказать по правде, мне было бы гораздо приятнее прогуливаться одному и посмотреть на город в его обычном виде, чем торжественно выступать в сопровождении свиты, посреди встревоженного народа. Но нечего было делать; надо было сообразоваться со здешними обычаями. Этикет и парадные церемонии здесь в большом ходу; без них нельзя ни на шаг. Труднее всего для меня в этой комедии было сохранять серьезный вид. Я чувствовал, что разыгрывал комическую роль, и не смел взглянуть на моих товарищей.

Людовик IX, Святой, король французский, во время крестовых походов был взят в плен и заключен в темницу в Мансурах.