Содержание


Но не все фараоны были так счастливы. Если народ не любил своего правителя, то по смерти его, народная ненависть разражалась страшною бурею. Лишь только выносили мумию умершего, народ бросался на нее, срывал с нее драгоценности, разбивал украшения на гробах и, в особенности, все фигуры, изображавшие ненавистного властителя, и имя его сглаживалось со всех памятников, воздвигнутых в его царствование.

Царь, не умевший заслужить народной любви, предавался вечному забвению, и его царствование как бы вычеркивалось из истории. Вдова и дети брали труп его домой, но не смели предать земли, даже в дворцовом саду; а в одной из комнат дворца вставляли в стену гроб с мумией обвиненного народом фараона, и потомство его вечно невольно помнило позор своего предка.

Фараон, построивший громадную пирамиду, был вполне уверен, что прах его будет мирно покоиться в ней и что ничья святотатственная рука никогда не посягнет на драгоценности, украшающие его мумию и положенные подле нее в гробу. Для того-то, и велел он сделать там трудные ходы в гробницу и заделать вход в нее. Так точно распоряжались и все другие фараоны, в полной уверенности, что в каменных громадах прах их будет вечно покоиться в безопасности. Но они жестоко обманулись в своих расчетах: завоеватели арабы открыли потаенные ходы в пирамидах и ограбили царские мумии и гробницы. Каменные громады не исполнили своего назначения, - не спасли праха царей от святотатственных рук.

И так, за что же для них потрачены жизни многих тысяч подданных? Или жизнь подданного, в глазах гордых царей египетских стоила не дороже, чем для нас жизнь какого-нибудь крохотного насекомого?

Не скоро расстались мы с пирамидами; освежившись на нижних ступенях их нильской водой и легкой закуской и фруктами, которыми, по распоряжение Ахмета, запаслись его слуги, мы пустились в обратный путь уже при солнечном закате.

Почти смеркалось, когда мы добрались до берега. Переехав через Нил, мы опять отправились в старый Каир, к Ахмету, чтобы на следующий день ехать вместе с ним, на его ферму, которую ему нетерпеливо хотелось показать нам.
  

XV

Мы отправились по утру на первом поезде нижнеегипетской железной дороги.

На Бенской станции женщины под покрывалами расхаживали взад и вперед по платформе, продавая апельсины, крутые яйца и мягкие пироги. Ахмет купил до полдюжины этих пирогов и роздал нам.

- Попробуйте-ка, - сказал он, - лакомство феллахов.

Пироги показались нам отвратительными. Они состоят из двух пластов теста, защипанных вокруг, сверху мучнистых, внутри же мягких и ноздреватых, нечто вроде слоеного теста, худо приготовленного и худо испеченного, вязкого и, вместе с тем, хрустящего на зубах, как будто мука перемешана с песком. Вкус этого теста острый и оно слегка отзывается мускатным орехом.

Карта дельты Нила
и Суэцкого перешейка.
(см. увеличенный вариант, 250,7 Кб.)

И это жалкое лакомство, друзья мои, - сказал Ахмет, - недоступно большей части моих соотечественников! они едят только маис, или сорго, крупно раздавленный между двумя камнями и сваренный или поджаренный на топливе из высушенного навоза. Но ни в сорго, ни в маисе нет ни малейшей частицы клейковины; они содержат в себе только крахмал, т. е. вовсе не питательное вещество. Даже в нашей пшенице гораздо меньше азота, чем в пшенице других стран. Не правда ли, все это грустно? Но это еще не все: наш хлеб, даже самый лучший на вид, содержит в себе, какую то кислоту и гнилость, от чего он и имеет особый, свойственный ему вкус и запах, как например в этих пирогах. Я делал много опытов над разными сортами зерна, которые сам шелушил, и почти уверен, что они попорчены в самом зародыше большим количеством гнилой клейковины.

Он вынул из кармана лист синеватой бумаги и приложил его к пирогу, который я ел.

- Видите, - сказал он, - что в нашей муке есть кислота, так как она окрашивает лакмус в красноватый цвет. После того понятно, отчего на европейских рынках наш хлеб ценится втрое дешевле против других. Меня удивляет, как еще и такую-то цену дают за него.

- Следовательно, - сказалъ я, - это происходить от вашей почвы, и если бы в нее прибавить известную долю фосфорнокислой соли...

- Этот опыт стоить того, чтоб заняться им, - отвечал Ахмет. - Если римляне не находили ни какой разницы между нашей пшеницей и сицилийской, которая превосходна, то это, вероятно, оттого, что тысяча восемь сот лет тому. обе были одинакового достоинства.

Но с той поры невежество и нищета сгубили наше земледелие, - и все у нас выродилось. Феллахи истощили землю беспрерывными посевами одного и того же сорта хлеба; они еще и до сих пор не знают, что земля отдыхает под плодопеременными посевами. Так как эти несчастные вечно терпят нужду в деньгах, то они всегда продают лучший хлеб, а на посев оставляют худший; одно это обстоятельство уже достаточно объясняет вырождение зерна. Кажется ясно, как день, что для того, чтобы помочь этому, надо ввести систематическое поле разделение и, в особенности, возобновлять семена. Я произвожу много опытов, как над различными хлебными семенами и над разведением разного рода полезных растений, так и над самою почвою. У нас сильный недостаток в лесе, и я насадил на двенадцати акрах бесплодной почвы молодой лесок, который хорошо принялся.

- Как? лес в Дельте?

- Это - не больше, как только еще зародыш леса; но он может служить доказательством того, что можно у нас сделать с помощью труда и ухода. Я вам скажу, что в Египте, начиная от Ассуанского водопада, до устьев Нила, можно бы развести леса в непродолжительное время. Тогда прилегающие к Египту с востока и запада песчаные пустыни превратились бы в роскошные сплошные леса; на второклассных же землях следовало бы развести пастбища, которые прокормили бы столько скота, что мы стали бы продавать мясо на европейских рынках; плодородные же местности засияли бы хлебом; особенно удобно развести на них плантации сахарного тростника, хлопчатника и других фабричных растений, леса растут себе прекрасно без присмотра: на сто гектаров леса достаточно одного лесничего; за стадами также не надо большого ухода. В Австралии один пастух пасет тысячу голов крупного скота. Таким образом, девять десятых народонаселения может заняться разными ремеслами, и феллах, если только его не станут отрывать от работы и если он найдет под рукой необходимые, на первый случай, капиталы, сделается со временем величайшим производителем в целом мире.

Поезд остановился на берегу Нила, в виду очень оживленной гавани и довольно обширного города. Это был Мансурах. Здесь огромный склад хлопка: мы видели издали рынок, заваленный, как снегом, большими грудами хлопка. По Нилу, в разных направлениях, плыли джермы, нагруженные до половины мачт тюками с хлопком.

Нас ожидали у станции слуги Ахмета с лошадьми. Но что это были за лошади! Четыре чистокровных арабских жеребца неджадской породы, оседланных по старинному, т. е. разукрашенных шелком, бархатом и золотом!

Признаюсь, мы пожалели о каирских фиакрах, так как эти благородные животные внушали нам недоверие к нашему искусству в верховой езде. Самый лучший ездок из нас троих предпочел бы ослов; к тому же, нам говорили, что египетских лошадей дрессируют так, что они выбрасывают незнакомых им всадников из седла. Лошадь мчится во весь опор чрез поля и вдруг останавливается, как вкопанная, ласково поглядывая на всадника, перелетевшего чрез ее голову. Ахмет догадался, почему мы не решались сесть на лошадей, и поспешил успокоить нас.

- Я поеду вперед, сказал он, рысцей; а вы поезжайте за мной. Так как наши дороги и плотины плохи, то при каждой лошади есть саис, который будет управлять ею. Настоящая арабская лошадь кротка и послушна, как ребенок; она кротка, потому что с ней кротко обращаются, и очень, привязана к тому, кто ее любит. Если вы придете ко мне на следующий год, то я надеюсь привезти вас к себе в экипаж по проезжей дороге; а пока покоритесь судьбе и решитесь на единственный способ езды, какой здесь возможен.

Пока он уговаривал нас, слуги его навьючивали наш багаж на верблюдов, которые кобенились и ревели во все горло.

Странные животные - верблюды! Их выставляют образцами воздержности, терпения и других добродетелей, но никогда не говорят ни слова о их пороках; а между тем, они задорны, упрямы, горласты и мстительны. За несколько дней до нашего приезда, один верблюд, в Александрии, подкараулил на улице ребенка, часто дразнившего его, когда тот остался один, и убил его.


Стр. 25 из 45 СодержаниеНазадВперед

Hosted by uCoz