Он взглянул на часы и прибавил:

- У нас есть еще час времени; чтобы довершить ваше знакомство с нашими народными нравами, я сведу вас, если хотите, еще в одно место, где обыкновенно по вечерам собираются повеселиться простолюдины.

- Яссин, - сказал он своему слуге, - сведи нас в кофейный дом Бабель-эль-Бахера, где собираются твои земляки и пьют здешнее пиво. Яссин, господа, варвариец, т. е. нубиец; его родина - между первым и вторым нильскими водопадами, под тропиком Рака. Варварийцы - наши каирские Овернцы; они занимаются ремеслами самыми жалкими, которыми другие рабочие гнушаются, так как они грубы, не прибыльны и, вместе с тем, требуют иногда не малого физического труда. Они занимают должности привратников, водоносов, метельщиков и пр. но все они - народ честный.

Мы пришли в какой-то сад.

- Будьте осторожны, - сказал Ахмет, - смотрите под ноги, - здесь есть колодцы и канавки.

Мы шли гуськом. Вожатый, несший фонарь, подошел к большой тростниковой клетке и повел нас вокруг нее, ища входа, вдруг он юркнул куда-то вниз, точно под землю, мы пошли за ним ощупью и очутились на огороженном клочке земли, обнесенном где стенами, где трельяжем; в нем не было никого и ничего, кроме кадки с пенистым молоком, стоявшей по средине; но Яссин крикнул - и все оживилось: появилась откуда-то коричневая фигура. То был хозяин этих владений, варварийский пивовар. Он хлопнул в ладоши... - с земли поднялась другая фигура, темнокожая, точно глиняная и, в свою очередь, пронзительно вскрикнула; - это был прислужник кофейни, Абдаллах, одетый самой природой с головы до ног в черное. Ахмет сказал им по арабски: - Ребята, я плачу за всю бузу, которую выпьют здесь посетители в эту ночь! Кадка полна, надеюсь что буза свежа!

- Попробуйте-ка! отвечал хозяин.

Он налил пивом выдолбленную половину тыквы и подал Ахмету.

Ахмет отведал напитка, ни мало не колеблясь. Он даже, кажется, нашел его вкусным. Видя это, я без малейшей недоверчивости хватил сразу целый глоток бузы, - напитка, имеющего цвет молока, а вкус чернил. Я мог бы предостеречь моих товарищей, даже, может быть, обязан был это сделать, но мне показалось уж через чур жестоко умирать от отравы одному, без них, и я, не сказав ни слова, передал сосуд Шарлю; тот, ободренный моим примером, тоже набрал полный рот бузы, но она не шла ему в горло и он стоял в недоумении, вытаращив глаза, с надутыми щеками и плотно сжатыми губами. Заметив однако, что я из подтишка посмеиваюсь над ним, Шарль сделал геройское усилие - и проглотил, что было во рту. Лицо его при этом побагровело. Эмиль схватил чашу с уверенностью человека, который смело идет по стопам других, и чуть не подавился, щеки его надулись, как два шара, и вдруг точно лопнули; буза брызнула изо рта, из носа, из глаз, даже из ушей, и забрызгала всех нас.

Пока продолжалась эта комедия с бузой, огороженное пространство наполнялось публикой. Неизвестно, обегал ли Абдаллах квартал, созывая посетителей на даровое пиво, или сами они зачуяли его запах, но только их набралось так много и тыква так часто обходила кругом, что вскоре уровень содержащегося в кадке белого чернила понизился на добрый фут. Вскоре все эти черные, блестящие лица озарились самой искренней, задушевной веселостью. Ясину не нужно было приглашать своих соотчичей поплясать. Они принялись орать, как глухие, причем плясали, хлопали в ладоши, что было сил, хохотали, дурачились, как дети. Но видно было, что они пляшут и кривляются не как наемщики, ради нашей забавы, а как люди свободные, собственно для своего у довольствия. Когда мы простились с ними, они проводили нас до порога, и за тем пир возобновился с новой силою.

Экипаж Ахмета, стоявшей в ста метрах от этого кабачка, живо привез нас в гостиницу.
 

ХIII

а другой день, около двух часов по полудни, вице-король дал нам аудиенцию во дворце Казр, построенном на берегу Нила, в обширной зале, блестящей золотом и шелковыми тканями. Говорят, и я готов верить этому, что одна только меблировка этой залы стоила полтора миллиона.

Государь феллахов, как он сам называет себя, принял нас чрезвычайно ласково и проговорил с нами с час на нашем родном языке. Сначала, он как будто затруднялся и приискивал выражения, но когда разговор оживился и особенно, когда коснулся его любимых предметов, - он заговорил красноречиво, слова полились потоком. Его главную заботу составляет прогресс туземного сельского хозяйства; он начертил мне целую программу, которой я решился придерживаться при изучении этого предмета в Египте.

- У нас недостает рабочих рук, - говорил он, - а как помочь этому бедствию в стране, где уголь стоить от пятидесяти до ста франков за бочку? Отчего ваши хлеба на европейских рынках ценятся втрое дешевле против других? Другие продаются но тридцати, а наши по двадцати франков. Отчего им свойствен острый вкус и какой-то особый мускусный запах? Происходит ли это от способа веяния их, или от свойств почвы, в которой вовсе нет фосфорных кислых солей? Следует ли нам покупать удобрение и какое? Неужели болезнь наших хлопчатников неизлечима? Урожаи сахарного тростника у нас превосходны, а между тем, производство дает сахар посредственного сорта. Отчего это? Нет ли в Европе, или в других частях света, таких посевов, которыми Египет мог бы с пользою позаимствоваться? Какими средствами можно остановить вырождение животных и растений? Достаточно ли питательна пища народа и насколько виновато правительство в общественной нищите?

Все эти вопросы остались у меня в памяти. - Я желаю, - сказал вице-король, прощаясь с нами, - чтобы вы посетили Верхний и Нижний Египет. Вы поедете вверх по Нилу на пароходе, который я дам вам. Не заботьтесь ни о провизии, ни о прислуги, - все будет готово вам. Сядьте только на пароход в Булахе и поезжайте. Может быть, я встречусь с вами в Фивах, где я велел произвести кое-какие раскопки. Во всяком случай, вы встретите моих сыновей, которые ежегодно путешествуют, с образовательной целью.

Эмиль Гош, как археолог и страстный любитель древностей, с самого нашего приезда в Каир мечтал о посещении пирамид. Если бы он был один, то пожалуй, от него сталось бы, что он начал бы обзор Египта с этих вековых гробниц. Но меня интересовал быт живых людей. Шарль же, как художник, не мог вдоволь налюбоваться на живописное движение на каирских улицах. Возвратясь от вице-короля, мы застали у нас Ахмета, который дожидался нас уже около четверти часа. Он объявил нам, что нанял проводников к пирамидам к утру следующего дня. Он сам также хотел ехать с нами; по его просьбе, мы отправились к нему в старый Каир, где опять отобедали по восточному, и после обеда опять наслаждались кейфом, в прелестном саду, на широкой мраморной лестнице, ведущей к Нилу. Его желтоватые воды струились тихо, чуть подгоняемые легким ветерком. Иногда по ним скользили барки, нагруженные каким-нибудь товаром, дагабиэ, везшие путешественников, пароход, лодки.

Мы толковали обо всем, что интересовало нас, покуривая трубки и любуясь всем окружающим. Наконец, предметы разговоров истощились и настало продолжительное молчание.

- Не хотите ли, господа, прокатиться по Нилу? - сказал вдруг Ахмет.

Предложение его было принято с величайшим удовольствием. Он велел позвать гребцов, - и чрез несколько минут мы уже плыли по Нилу в красивой дагабиэ. Перед нами с обеих сторон реки стали развертываться прелестнейшие панорамы. Шарль раскрыл свой портфель и вооружился карандашом, где возвышалась рощица пальмовых деревьев, где зеленел виноградник, то живописно раскидывалась лужайка, на которой, под тенью фиговых деревьев и смоковниц, паслись козы, быки, верблюды; лужайка сменялась, полем, засеянным берсимом, за ним шли хлебные поля, плантации хлопчатника, деревеньки с низкими, похожими на улья, хижинами. На яркой синеве восточного неба выделялись то купол мечети и башенка минарета, опоясанная сквозными галерейками, то бесчисленные голубятни, вокруг которых стаями летали голуби, то одинокая пальма, стоящая особняком где-нибудь вдали, то где-нибудь, на пригорке, навьюченный верблюд, медленно и с достоинством шагавший по дороге. У одной деревни, на плотине, женщины в синих балахонах стирали белье.