Содержание


XI

На следующий день, по утру, мы пустились одни, без гидов, по каирским улицам. Мы шли, куда глаза глядят; невозможно припомнить, сколько раз мы сбивались с дороги. Каир - настоящий лабиринт. Все улицы в нем, кроме двух или трех, проложены как попало. Дома выстроены не правильно, не по прямой лиши, и часто даже не доберешься, где начало, где конец улицы. Входишь в нее, например, воротами, а выходишь каким-нибудь проломом в стене. На улицах встречались нам сады, кладбища, базары, овраги; везде полуразрушенные здания, которые никто не думает поправлять. С первого взгляда даже кажется, что большая часть города состоит из развалин. Если взглянуть на Каир с какой-нибудь возвышенной точки, то представится огромная платформа пыльных террас, среди которых там и сям возвышаются минареты.

Вице-король выстроил несколько дворцов изящной архитектуры, на которые употребили много мрамора и камня; богатые негоцианты строят себе дома на подобии европейских, полиция сильно хлопочет о проведении длинных прямых улиц; но переулки, лачуги, хижины, дикие нравы - произведения многих веков. Народ здесь бедный; почти все каирское народонаселение живет изо дня в день; вся его жизнь посвящена на зарабатывание насущного пропитания; оно не чувствует потребности в житейских удобствах. Широкие улицы для каирцев не нужны, так как они никогда не ездят в каретах, а два всадника на ослах, или два пешехода всегда беспрепятственно разойдутся или разъедутся и в узком переулке; в узких улицах, над которыми сходятся кровли домов, тенисто и прохладно. Лавки, в пять или шесть квадратных метров, достаточно поместительны для туземной полусонной торговли.

Нам встречались такие переулки, где двое прохожих могут разойтись не иначе, как прижавшись к стенам домов. Мы проходили по лугам, - настоящим оазисам, где верблюды, бараны, козы дремали вей вместе, как под балдахином, под навесом пальмовых деревьев. Местами встречались старинные мечети. Ничего не может быть прелестнее этих старинных зданий. Они изящны, прочны, украшения их роскошны и с большим вкусом. Близ мечети обыкновенно находится принадлежащей ей мраморный фонтан, из которого прохожий утоляет жажду. Тут же, над фонтаном, возвышается школа. Мы семь или восемь раз возвращались по одной и той же дороге, встречали дома без дверей и двери без домов, лавировали вокруг дромадеров с целыми горами хлопка на спине, иногда случалось нам заходить в такие трущобы, которые, казалось, вели на край света. Впрочем, надо сказать, что Каир, не смотря на неправильность постройки и на тесноту улиц, чрезвычайно живописен. Лачуги подле дворцов, дома с плоскими кровлями и решетчатыми балконами, прилепленными к стенам домов, как гнезда, минареты с воздушными галерейками, и местами, стройные пальмы, раскидывающая, как веер, свою листву на яркой лазури неба, всадники на ослах, верблюды, разнохарактерные типы, встречаются на каждом шагу, разнообразие и пестрота костюмов, - все это было для нас, европейцев, ново, оригинально, исполнено прелести восточного колорита. Пройдя, наконец, милю двойного ряда боен, где под открытым небом резали баранов, мы очутились в Халь-Халиле. Базар этот - складочное место неисчислимых сокровищ: шали, ковры, шелковые материи, редкая мебель, драгоценные каменья, золотые изделия были здесь навалены грудами в лавках, более тесных и болте низких, чем самые дурные европейские лавчонки. Халь-Халиль произвел на меня сильное впечатление своей оригинальностью. Купцы закликали нас по арабски, по турецки и по персидски. Паршивые собаки сновали у нас под ногами, нищие всех возрастов и всех полов дергали нас за руки, ослы пинали нас головами, карманные воры (в Каире нет недостатка в этих выродках цивилизации) ощупывали наши пустые карманы и удалялись величественным шагом. Кроме алжирца, продающего бронзовые вещи и манчестерские оружейные клинки, ни один купец не говорить ни на одном европейском языке. Мы были довольны этим, так как в этом еще живее сказывался здесь Восток. Но погонщики ослов понимают все европейские языки, хотя не говорят ни на каком. Мы сказали трем погонщикам только два слова: "гостиница Кулона", как они тотчас поняли нас, и мы поехали рысью по вечно загроможденной улице Муски, к нашей гостинице.

После завтрака мы немножко приоделись, хоть, по правде сказать, бесполезно заниматься своим туалетом в таком городе, где днем и ночью бездна пыли, и отправились в наемной карете, более удобной и с лучшей упряжью, чем фиакры, к секретарю вице-короля.

Секретарь вице-короля получил совершенно европейское образование; он говорить на нескольких европейских языках, а по французски, - как настоящий француз. Он принял нас в салоне, меблированном не хуже любого парижского салона. Мы попросили доложить вице-королю, что желали бы иметь честь представиться ему, и секретарь обнадежил нас, что вице-король примет нас на другой день по утру. У секретаря познакомились мы с одним из его сослуживцев, которого звали Аракель-Эффенди. Он предложил нам показать достопримечательности Каира, и мы с удовольствием воспользовались его любезным предложением. Прежде всего повез он нас в каирскую цитадель. По дороге туда мы были свидетелями сцены, в которой живо выказалось добродушие здешнего народа. По одному из закоулков неслась коляска, в которой сидели две дамы, одна пожилая, другая помоложе, судя по наружности, обе англичанки. Кучер, по здешнему обычаю, гнал лошадей во весь опор, а дорога была чрезвычайно живописна; вдруг на повороте - трах!... мы не успели мигнуть, как коляска на боку. Все прохожие в ту же минуту бросились на помощь, живо подняли коляску и упавших лошадей, отвязали вожжи и тот час же исправили сломавшиеся части экипажа. Какой-то черномазый старик поднял из пыли, как ребенка, молодую девушку и, почти с материнскою нежностью, посадил ее на подушки коляски. По счастью, ни одна из дам не ушиблась. Они стали предлагать плату тем, кто помогал поднимать и чинить коляску; но все единодушно отказались. В простом, полудиком египетском народе развито чувство деликатности, часто чуждое простому народу в наших цивилизованных городах!

Цитадель - более любопытное и живописное, чем красивое здание. Оно представляет груду больших строений, грозящих падением, худо содержимых и плохо приспособленных к своему настоящему назначению. Все министерства находятся в бывшем прежде гарем Магомета-Али. Правительственные места здесь - настоящие публичные места. Двери, у которых, впрочем, стоят кавасы, отворены для публики с утра и до вечера. В них может войти всякий, кто хочет: прохожие, нищие, продавцы спичек, а по окончании рамазана, -  даже продавцы хлеба, кислого молока и фиников. Если какому ни будь скромному просителю не позволили бы войти, ему стоит только погромче закричат - и паши непременно услышат. Как видите, - и здесь те же обычаи "Тысячи и одной ночи" (Арабские сказки).

В огромном меблированном салоне, на диване, сидел на корточках председатель совета, сам Рагеб-Паша. Начальник отделения стоял перед ним в самой униженной позе и подавал ему бумаги для подписи. Рагеб-Паша читал их, покачивая мирно, как маятник, всем телом из стороны в сторону. Такому качанью нарочно обучают в мусульманских школах, в предположении, что этим поддерживается память. Я видел хороших докторов, профессоров, получивших образование в Каире и докончивших его в Париже, которые точно также раскачивались, читая наши газеты.

Прочитав какую-нибудь бумагу, Рагеб-Паша брал свою печать, макал в чернила, смачивал языком угол бумаги и, приложив печать, непременно отирал оттиск пальцем, из опасения, чтоб кто-нибудь не искусился подделать его. Этот древний обычай, ведется еще с тех времен, когда государственные люди не умели писать; затем, председатель совета небрежно бросал бумагу на ковер, с тем, чтобы начальник отделения поднял ее. У нас, в Европе, чиновники не вытерпели бы такого высокомерного обращения; я предполагаю, что Рагеб, в своей молодости, сам терпел такое же унижение, и теперь мстил за него. Мы не чувствовали желания познакомиться покороче с этим надменным господином, но велели доложить о себе Зульфикару-Паше, временному министру иностранных дел. Он нас принял очень просто, без просительного письма, с дружеским и полным достоинства добродушием. Он бывший раб, также как и генералиссимус, Рашиб-Паша, и многие другие паши. Джиафораз-паша, сын дамиэттского крестьянина, - нынешний губернатор Судана. В этой стране, где права ценятся так высоко, где богач и чиновник отделены от бедняка и податного человека, по видимому, целой пропастью, личное достоинство в самое короткое время преодолевает все препятствия, и достойный человек приобретает значение и вес, гораздо скорее, чем у нас.

Затем, поехали мы за город, к гробницам мамелюкских царей, неправильно называемых гробницами халифов. Это - небольшие здания, соединенные с маленькими мечетями и покрытые куполообразными крышами. Каждое из них так изящно, что может служить предметом изучения для наших лучших архитекторов. Особенно красивы их порталы; всех зданий до пятидесяти. Жаль только, что они запущены и никто не думает реставрировать их.


Стр. 19 из 45 СодержаниеНазадВперед

Hosted by uCoz