Так как на востоке строго соблюдают гостеприимство даже и в отсутствии хозяина, то мы вышли из дворцового сада с грузом букетов и пошли осматривать машины, выписанные из-за границы обществом Агрикола.

Это большое общество обработки земли и орошения, которое окончило свое существование прежде, чем начало- жить. Мы видели магазины, где посреди волчца и клещевины стояло несколько сот машин, из которых многие даже не были распакованы. Эти руины вовсе не живописны и очень дороги, так как на них было потрачено двадцать пять миллюнов. Вид их возбудил во мне. грустное чувство.

Когда мы возвратились с нашим хозяином в гостиницу, он сказал нам:

- Если вам надо писать письма, то поторопитесь. Мы обедаем в семь часов, и ваши приборы будут стоять на столе.

Но не успел я взяться за перо, как ко мне стали являться, один за другим, мои соотечественники - авантюристы, с самыми бесцеремонными предложениями разных недобросовестных предприятий, имевших целью их личной выгоды и обогащения. Я выпроводил этих нахалов, запер комнату мою на замок и, написав письма, отправился к новому. приятелю, г. Клоду, который ждал меня обедать.
 

VII

лександрийские улицы освещаются газом, но на лестницах темно. Придя в первый этаж, я ошибся, - повернул направо, вместо того, чтобы повернуть налево, и очутился в магазине, где с размаху растянулся во весь рост на тюке хлопка. Так меня и застал привратник, который шел сзади и светил мне. Я поднялся на ноги, нисколько сконфуженный, но успел прочесть на толстой холщовой обертке тюка слова; "Ахмет эль-Мансурах".

- Скажите пожалуйста, г. Елод, есть у вас корреспондент, по имени Ахмет? спросил я.

- Даже много, так как у мусульман это имя встречается также часто, как у христиан Петр, Иван и прочие, отвечал г. Клод.

- Но видь это не фамилия, а имя?

- У мусульман нет фамилий; одноименные отличаются друг от друга только титулами или каким нибудь прозвищем.

- Мне говорили об одном Ахмете, очень умном и очень богатом.

- Это мой корреспондент из Мансураха. Про него рассказывают чрезвычайно много хорошего.

- Вы его знаете?

- Не лично, а по переписке.

- Он пишет по французски?

- Как все египтяне высшего класса, если только письма пишет он сам, а не секретарь его, так как он всегда подписаны по турецки, т. е. вместо подписи просто приложена черноватая печать.

Вошла госпожа, Клод, мы сели за стол, и вечер промелькнул быстро, как одна минута. Обед был веселый, дружеский, приправленный приятной беседой. Это был наш первый обед в Египте и так сказать, наше последнее прощанье с Францией.

В полночь, когда я возвратился в гостиницу, слуга сказал мне:

- Ключ от вашей двери вложен в замок и в вашей комнате горит свеча, - вас дожидаются.

Я вообразил, что это опять какой ни будь авантюрист с предложениями услуг, и вошел в комнату взбешенный. Какой-то господин, обросший волосами до самых бровей, встал, обнял меня и произнес:

- Салам-алек! (Восточное приветствие).

Я отступил на два шага. Я узнал голос, глаза, - наконец, всю особу, и, в свою очередь, бросился на шею гостю. Это был Ахмет!
 

VIII

адо полагать, что чувство дружбы без нашего ведома растет или умирает в наших сердцах. Иногда мы встречаемся совершенно равнодушно с тем человеком, с которым год тому расстались со слезами, напротив, с другим, не имевшим прежде для нас никакого значения, чрез десять лет разлуки встречаемся как с братом.

Я чрезвычайно мало знал Ахмета, виделся с ним всего только один раз, да и то уже много лет тому, но молодой человек произвел на меня сильное впечатление, и воспоминание о нем росло в моей душе вместе с годами. Что ж касается меня, то конечно, я не произвел на него такого впечатления, но он был рад нашей встрече. по другим причинам. Патриотическое чувство, доходившее в нем до восторженности, возмущалось глупыми карикатурными описаниями Египта, появившимися в нашей прессе.

- Эти туристы, сказал Ахмет, когда мы разговорились, приезжают к нам за тем, чтобы выводить на сцену все пошлости. Наша страна нуждается в человеке ясного ума и расположенного к полезной деятельности, который пошел бы прямо к цели. не забавляясь разными пустяками, встречающимися на пути, и познакомил бы Европу с тем неисчислимым количеством благ, которое она может извлечь из Египта. Он сознался мне также, что его невежественные соотечественники плохо верили во всякие усовершенствования и нововведения, и он часто чувствовал потребность нравственной поддержки.

- Моими собственными силами, говорил он, я мог только обогатиться. Я это и сделал; но к чему мне богатство, когда я способен жить так, как жил мой покойный отец, получавший по два пиастра в день?

Мое богатство никому не принесет пользы, если вы не поможете мне употребить его так, чтобы примером моим могли воспользоваться и другие. Надо открыть глаза феллахам, доказать им фактами, что даже у самого последнего из них участь его - в его руках. Если бы напечатать для них рассказ о том, каким образом приобрел я несколько миллионов, то одно уже это принесло бы им громадную пользу. Самые близкие мои соседи, мои работники, которые, так сказать, сами трудились над моим благосостоянием, не хотят варить в истинную причину его. Одни приписывают его колдовству, другие говорят, что Саид-Паша позволил мне брать деньги из казны; вообще, все думают, что мои земли обработаны потому, что я богат, между тем как в действительности выходить наоборот: я богат потому, что земли мои хорошо обработаны.

- Если вы думаете, мой милый Ахмет, сказал я, что я могу моим пером способствовать применение или распространению вашего полезного примера; - располагайте мною, как пожелаете. Но сперва дайте мне только время придти в себя от удивления и восторга. Я уже десять лет думал, что вас нет в живых, и вдруг вы воскресли богатым капиталистом и великим агрономом. Это прекрасно, - но мне надо сперва привыкнуть к радости. Расскажите-ка мне, каким образом вы превратились из бедного феллаха, убитого в Марселе, в важного и могущественного владельца.

- Я не важен, не могуществен и не только не владелец, но даже и не деревенский мер, а напротив, еще больше феллах, чем прежде. Знайте это раз навсегда. От меня зависело составить себе служебную карьеру. Саид-Паша сам сказал мне: "выбирай себе место и цель высоко". Государь, ответил я ему, мое место между моими престарелыми родителями, которые обрабатывают землю вашего высочества. "Ну, так выбери для них и для себя сто феданов -земли в любой провинции, я заплачу", сказал он. Я был осыпан его милостями. С той минуты, как я пришел в себя в Марселе, поели сорока дней борьбы между жизнью и смертью, я понял, что положение мое изменилось. Меня перенесли в самую лучшую комнату в самой лучшей гостинице; знаменитый хирург перевязывал мне рану, день и ночь меня стерегли два соотечественника, которых нарочно для меня прислали из Каира. Они объявили мне, что его высочество желает меня видеть и поблагодарить лично; эффенди, который оставил меня умирать в плохом трактире, отправили за это в Фацаглоу, в такую жаркую, нездоровую местность, что самый здоровый человек истает там в шесть месяцев, как воск.

Надежда скоро увидеть Египет, родимый Нил и моих старых родителей, ускорила мое выздоровление.

В конце апреля доктор подписал мне паспорт - и через несколько времени, я, с обоими, приставленными ко мне, соотечественниками, высадился на Александрийской набережной. Меня прямо повели в телеграфное отделение и сообщили о моем приезде вице-королю, который жил во дворце № 3, близ города. Депеша гласила так: "Никто Ахмет-Эбн-Ибрагим, Твой раб, умоляет о милости отереть свою недостойную бороду об августейшие туфли Твоего Высочества".

Моей недостойной бороды еще даже и не существовало тогда, но нельзя же было дожидаться, пока она вырастет; а следовало написать официальным слогом.