VI

восемь часов утра, после прелестной ночи, все пассажиры кормы вышли на палубу. Море было тихо, мы вошли в устье пролива св. Бонифация. Но к полудню ветер начал свежеть, небо покрылось тучами. Пелузиум начал прядать по волнам, и я был принужден уйти в каюту, так как сильно страдал морской болезнью. Я оставался внизу до Мессины, без всякого развлечения, кроме посещений доктора и моих друзей. Наконец, мы миновали Харибду и Сциллу, и даже наиболее страдавшие стали обедать, в виду Мессины. Это было 31 декабря.

0бед был веселый. Мы думали, что хорошая погода простоит долго. Лучи заходящего солнца освещали веселую картину Сицилийского берега. Везде были видны парки, виноградники, виллы, живописная хижины.

На берегу Италии, менее обработанном и более диком и, как орлиные гнезда на скалах, возвышались местами деревни; в разных направлениях белелись паруса; на право, на набережных Мессины, на улицах Реджио, зажигали газ. Пока подымали якорь, я пошел пройтись по палубе и попал опять в общество александрийских буржуа. Они опять спорили. Смешанный говор на французском, греческом и итальянском языках неприятно раздражал слух.

- Я вам говорю, что он паша! Ахмет-паша!

- Нет. Ахмет-бей!

- Совсем даже и не эффенди, а только хаджи (восточные чины).

- Хаджи! он-то? Какой вздор! он армянин.

- Он греческий католик; доказательство тому, что он во время холеры пожертвовал сто тысяч пиастров на наш госпиталь.

- Это для него ровно ничего не значить. Он на одном хлопке нажил в три года десять миллионов.

- Нет, на хлебе!

Отвращение мое к спорам и усиливающаяся качка заставили меня возвратиться в каюту. Когда я повернулся, чтобы уйти от крикливой группы, ко мне подошел г. Гастинель и сказал:

- Если вы едете в Египет, как говорят, за тем, чтоб изучать земледелие, не забудьте повидаться с Ахметом в старом Каире. Это человек высокого ума; он учился в Европе и говорить по французски также хорошо, как и мы с вами.

К стыду моему, я должен признаться, что едва обратил внимание на этот драгоценный совет. В ту минуту меня занимало вовсе не земледелие. Настала полночь и 1867 год кончился. Некоторые-пассажиры, со здоровым желудком, встретили новый 1868 год шампанским. Одна из дам села за фортепьяно; в углу общей залы даже составился кадриль. Не хочу вспоминать о последующих трех днях. Качка была так сильна, что даже некоторые моряки страдали морскою болезнью. Один раз вечером за большим обеденным столом сидело только трое: две англичанки и командир парохода. Я не жил, а постоянно находился в каком-то забытьи, непрерывный скрип корабля не давал мне покоя ни днем, ни ночью, нелепые грезы мучили меня. Впрочем, не смотря на качку, мы делали по двенадцати и тринадцати узлов в час, при противном ветре, и Пелузиум быстро подвигался вперед. 4-го января, в 9 часов утра, показался египетский берег, но так как он образовался из наносов, в следствии чего очень низмен, то мы увидели его только тогда, когда уж совсем близко подъехали к нему. Что то возвышалось вдали, но мы не могли рассмотреть, был ли то маяк, или Помпеева колонна, или даже просто фабричная труба. Мы вошли в старую гавань Эвностос, как называли ее греки, т. е. гавань благополучного возвращения. Это был настоящий муравейник, где теснились корабли всевозможных наций. Оттоманский флаг преобладал над другими. Мы бросили якорь посреди двадцати или тридцати египетских и турецких пароходов; сотни вице-королевских лодок перекрещивались во всех направлениях. Везде движение, пестрота костюмов, разнообразие типов, так что у нас, глядя на все это, закружилась голова.

Час спустя, мы вязли в грязи на александрийских улицах.

Александрия основана Александром Македонским. Ему понравилась здешняя местность, на перешейке, образуемом озером Мареотидою и Средиземным морем; он сам начертал план города, который быстро выстроился, заселился и стал средоточием торговли между Западом и Востоком. Времена династии Лагидов, присвоивших себе право обладания Египтом, по смерти Александра Македонского, были самою блестящею эпохою существования Александрии. В ней считалось тогда до миллиона жителей. Птоломей Сотер, основатель этой династии, украсил Александрию новыми зданиями, храмами, обелисками и построил маяк на острове Фаросе, соединенном с Александрией каменным молом. Птоломей был человек умный и образованный. Он знал, что главная сила государства, равно как и благосостояние народа, зависят от посвящения. С этой целью он основал в Александрии знаменитую библиотеку и еще более знаменитую академию, или школу, известную под названием Александрийской. Он звал отовсюду, и особенно из Греции, ученых людей, которые составили одну дружную и согласную семью; для собрания ученых Птоломей отделил помещение в собственном своем дворце, посвятив его музам, и назвал музеумом. Это был первый музей в мире, знаменитый произведениями искусств Греции, Азии и Африки. Александрийская школа шестьсот лет пользовалась заслуженной славой. Она не только обогатила область наук новыми открытиями, но и сохранила для потомства древнейшие произведения человйческого ума. Не было той отрасли наук, которая не процветала бы здесь. Ученые занимались космографией, математикой, естественными науками, медициной, в последствии - литературой; явились философы. Много имен знаменитых ученых этой школы завещала нам древность. При Птоломее Филадельфе в Александрии был сделан семьюдесятью толковниками перевод Библии с еврейского языка на греческий. Этот же государь основал в Александрии ботанический сад. Слава Александрийской школы пала вместе с эпохой процветания Египта. Его завоевали аравитяне, и последователь Магомета, фанатик, халиф Омар, сжег знаменитую Александрийскую библиотеку.

Нынче Александрия почти европейский город, только - улицы не мощеные, а так как зимой часто идет дождь, то грязь на них бывает в полфута глубины; вы идете по какому то месиву, черному как чернило и жидкому как масло. Впрочем, нельзя сказать, чтоб Александрия была некрасива или неприятна на вид: она только вульгарна. В ней есть длинные правильные улицы и множество домов, выстроенных в новейшем вкусе; - ее можно было бы сравнить с предместьем Марселя, если бы не виднелись то там, то сям вершины пальмовых деревьев.

Народонаселение ее самое оригинальное, суетливое, хлопотливое и чрезвычайно смешанное, но не слившееся в одно целое. Повсюду кафе, афиши, ресторации. Везде на улицах слышна музыка, пение с аккомпанементом.

Мы были отрекомендованы одному богатому французскому негоцианту, который ведет торговлю хлопком. Он принял нас как старых друзей, и с милой обязательностью показал нам все достопримечательности города. Их очень немного: знаменитая колонна - обелиск, прозванный иглою Клеопатры, новый порт, который еще не окончен, развалины укреплений, вот и все. Близь Александрии, на берегу канала Махмудье, есть прелестные местности для прогулки: обширные виллы, лалаццо с претензиями на вкус и изящество, с садами, которые могли бы показаться волшебными, если бы в них было по меньше фарфоровых ваз и других фарфоровых изделий, и если бы их не окружали решетки работы Грандильи. Самое красивое из этих зданий - древний киоск Магомета-Али. Перед главным входом, на берегу канала, еще существует небольшая ротонда с мраморным помостом, осененная деревьями. Говорят, что великий паша творил в ней суд. Трудно поварить этому, так как ротонда слишком мала; челобитникам приходилось бы стоять в воде. По каналу плавают взад и вперед лодки. На противоположном берегу видны низкие и тесные хижины феллахов, похожие на улья.

Говорят, что сад Магомета-Али, принадлежащий ныне Нубар-Паше, один из самых красивых в Египте. Этому легко поверить; в нем много тени, прохлады и благоухания. Тропические цветы нежатся здесь на приволье. Их корни пьют воду из влажной почвы, заголовки развертываются во всем своем блеске и роскоши под лучами знойного солнца; но вид комнат, не смотря на то, что турецкий султан, Меджид, удостоил их своим пребыванием, охладил наш восторг.