Месяц спустя, я прочитал в газетах: "Всем известно, что Е. С. Саид-Паша, из экономических соображений, отозвал военную и гражданскую миссию, которую содержал в Париже. Африканские студенты, еще недавно проходившие курс в Сорбонне и во Французской Коллегии, уехали вчера на пароходе Нил, под влиянием очень тяжелого впечатления: они оставили в Марселе одного из своих товарищей умирающим, и может быть, уже умершим. Этот молодой человек, войдя в кафе Боду, услышал слова, оскорбительные для Саид-Паши. Он немедленно протестовал на это одним из тех поступков, которые требуют удовлетворения оружием. Дрались в тот же день в Агайладе на пистолетах. Противники стали в тридцати шагах, капитан нашего гарнизона. подал сигнал. Оба выстрела раздались разом, - и молодой египтянин упал. Он был ранен на вылет; пуля, войдя по выше правой груди, раздробила лопатку. Отчаиваются спасти раненного, которого зовут, если наши сведения верны, Ахмет-Эбн-Ибрагимом.

Признаюсь, это известие опечалило меня. Бедный Ахмет! Я был уверен, что он умер, а я мало встречал молодых людей, которые бы больше его имели права на жизнь. Он был одарен такой богатой, самобытной и доблестной натурой! Правда, он умер, как герой, но сколько бы добра принес он своей родине, если бы остался жив! Я искренно пожалел о нем, и затем схоронил его в том уголке моей памяти, где схоронено уже пять или шесть молодых людей, которым также, как ему, следовало бы жить.
 

IV

ремя шло; я провел семь или восемь лет моей жизни в занятиях разного рода. Наконец, настала весна 1867 года и открылась всемирная выставка. Хотя мы, люди нынешнего поколения, легче забываем, чем учимся, по я думаю, многие помнят еще громадные образчики произведений древнего и нового Египта, которые, как по мановению волшебного жезла, появились в одном из углов Марсова Поля, в Париже. Новый вице-король египетский, Измаил-Паша, сделавшийся почти независимым властителем, под титулом хедива, старался всеми мерами сблизить свое государство с Европой. Музей в храме служил представителем древности, богато украшенный павильон в арабском стиле - представителем средних веков, а окэль (род постоялого двора) купцов и ремесленников живо обрисовывал современные нравы. Орудие из Судана, шкуры чудовищных животных, духи, яды, целебные растения переносили разом в тропический мир. Сиутская и ассуанская посуда, филиграновые вещи, шелковые, затканные золотом материи знакомили нас наглядно с оригинальной цивилизацией Египта. Тут были представители всех племен, находящихся в подданстве вице-короля, - феллахи, бедуины Ливийских степей на красивых белых дромадерах. Эта роскошная выставка говорила не только глазам, но и уму, - в ней таилась политическая идея: Египет, по мере того, как отделяется от Порты, сближается с Европой; мало помалу, он входит в систему западных государств. Несколько тюков с хлопком и хлебом, скромно лежавшие в углу, напоминали об услугах, которые эта благословенная страна оказывала нам в разные времена.

В музее, в числе множества редкостей, были выставлены дуб. статуи царя Шафра, строителя величайшей пирамиды, открытия французским ученым, г. Мариэтом, прекраснейшее произведение египетской скульптуры. Одна изображает царя на тридцатом году его жизни, другая - в более зрелом возрасте. Кроме этих статуй, была еще примечательна деревянная статуя стоящего человека, с жезлом в руке. Глаза его сделаны очень искусно, что придает всему лицу чрезвычайно живое выражение: веки бронзовые, глазные яблоки из непрозрачного белого кварца, зрачки из прозрачного бесцветного горного хрусталя и под ними подложен темный листок, так что зрачок блестит, как у живого человека. Этой статуе уже 6.000 лет. В больших стеклянных ящиках находились разные мелкие редкости. Между ними первое место занимали драгоценности царицы Эахготен, - великолепная, золотая цепь, браслет из золота и жемчуга, золотые кинжалы, резные печати изящной работы, дорогие ожерелья из золота и драгоценных каменьев, такая же диадема, запястье в виде коршуна с распростертыми крыльями, у которого каждое перышко - драгоценный камень в золотой оправе; лодочка, величиною около двух фут с 12-ю гребцами; гребцы сделаны из серебра, а хозяин корабля, капитан и штурман - из чистого золота. Таковы-то были произведения искусств и ремесел в Египте еще за 1.000 лет до той эпохи, когда в Греции настали исторические времена!

Один из моих старинных друзей организовал эту обширную часть выставки, с помощью египетских и французских специалистов. Я часто видался с ним и как то невольно поддался обаянию Египта. По целым часам путешествовал я мысленно по лепной карте, изображавшей наглядно землю Фараонов. Я часто вспоминал о бедном Ахмете и о том, что он советовал мне съездить в Египет. Зачем я пропустил те годы, в которые мы любим далекие путешествия, не посетив самого любопытного народа Африки! Жизнь наша проходить день за день; все думается, что у нас еще много времени впереди, как вдруг в одно прекрасное утро, когда желание видеть что ни будь новое и учиться снова овладевает нами, мы замечаем, что наши лучшие годы уже прошли, мы стали тяжелей на подъем и нам больно расстаться на долго с милыми сердцу и с нашим домашним очагом.

Впрочем, думал я, ведь нынче Египет вовсе не так далек от нас, как в старину, и путешествие будет не слишком продолжительно. По железной дороге до Марсели только шестнадцать часов езды; почтовые пароходы ходят от Марсели до Александрии в шесть дней. От Александрии до Каира почти такое же расстояние, как от Парижа до Руана, а египетские железные дороги почти также хороши, как и наши. Таким образом, оказывается, что от столицы Людовика XIV до столицы Саладина всего только неделя пути. Легкость путешествия так подстрекнула во мне любопытство, что 29 декабря 1867 года я прибыль с двумя друзьями в порт Жолиет и мы взяли места на Пелузиум, отличном пароходе с удобными каютами и таким ходом, что он славился между каирскими погонщиками ослов.

- Славный осел, милорд, говорят они, скор на ходу, как Пелузиум!

На голубом небе не было ни малейшего облачка, море казалось спокойным, легкий северо-западный ветерок дул как будто нарочно для нас. Когда я разложил мой багаж в каюте о четырех кроватях, которую с любезной снисходительностью уступили мне одному, я позабыл на минуту все, что оставлял позади себя, и весь отдался очарованию неизведанного, ожидавшего меня в будущем. Мое любопытство возбуждал не древний Египет, - страна Озириса и Изиды (божества египтян), родина громадных памятников и таинственных иероглифов, - нет, об этом уже слишком много было писано; не привлекали меня также и живописные египетские виды, которыми, благодаря Жерому, Бершеру и Белли, я любовался еще в Париже. Мни был поручен труд, по видимому неблагодарный, но как нельзя более сообразный с моими наклонностями: я должен был изучить почву Египта и найти способы извлекать из нее как можно больше пользы. Воспоминание об Ахмете ярко возникало в моей памяти. Я живо припомнил все, что привелось мне слышать от него о его родине, которую он так горячо любил. И как нарочно, мне выпадало на долю начертать истории того, что бедный молодой человек, так рано погибший, мечтал осуществить и доказать на практике. Быть полезным Европе, распространяя цивилизацию в африканском государстве, трудиться ради прогресса в такой стран, вся история которой - одно продолжительное падение, облегчить бедствия феллаха, возбудить производительные силы богатейшей, но вместе с тем мало производящей почвы, соперничать с самой знаменитой и самой благодетельной расой в мире, - со старым Нилом, - не правда ли, какая чудная задача?
 

V

ишь только выходишь из нового марсельского порта, похожего на коробку с игрушечными пароходами, какие дарят детям на новый год, как весь предаешься очарованию картины, расстилающейся перед глазами. Эти обнаженные берега и острова, которые бы составили мрачный пейзаж где ни будь в Англии, или в Норвегии, здесь весело гармонируют с видом южного неба и моря. Ничего не может быть прелестнее этих серых скал; их профиль топкими очерками вырезывается на чистой лазури. здесь единственная природа и единственный климата, свойственные только Средиземному морю.

Колокол в первый раз созвал к обеду пассажиров кормы, и мы, мало помалу, познакомились друг с другом.